Хаос и порядок. Прыжок в безумие

Время жизни сократилось до крохотных долей секунд. Морн показалось, что ее сердце перестало биться. Огромное давление вызвало первые симптомы гравитационной болезни, и приступ овладевал ее личным космосом слишком быстро, чтобы думать о секундах и сердце. Сирены в коридоре пели гимн поглощения. Вибрация сотрясала зубы, плоть, кости и мозг. Двигатель мог вытянуть «Трубу» из захвата черной дыры – если только корабль уже не прошел критическую точку, за которой не было возврата. «Завтрак налегке» погиб. Его энергии питали сингулярность. Но голод черной дыры требовал нового топлива. Ее притяжение могло оказаться слишком сильным для «Трубы».

Морн не знала, что делать. Она больше не хотела что-то делать. Полная ясности и покоя, она погружалась в мечту Динера Бекмана – в место, где не было ошибок. К счастью, Дэйвис не страдал гравитационной болезнью. Он придумал ход, который Морн не могла вообразить. Напрягая силы и волю, вплетая в движение каждую йоту отчаяния, он дотянулся до клавиатуры и нажал на несколько клавиш. Это остановило отток энергии, потребляемый пушкой, и направило скопившийся заряд обратно в генератор импульсного поля. Туда же пошел и запас энергетических ячеек. Двигатель взревел. Благодаря дополнительному импульсу «Труба» рванулась вперед и выиграла битву за свободу.

Ускорение возрастало. Давление грозило расплющить голову и мозг. Чернота поглощала сознание. «Скоро все закончится, – успокаивала себя Морн. – Автопилот уменьшит скорость и остановит крейсер». Но приступ болезни уже начался. Она не сомневалась в этом. Когда тьма исчезнет, Морн окажется в мире кристальной ясности. Она станет опасной. Дэйвис и Энгус даже не поймут, что их погубило.

Ей требовался способ самоконтроля. Она должна была закрыться от приказов Вселенной. В отличие от сына Морн не могла дотянуться до клавиш пульта. Она не имела таких мышц и силы. Да и ускорение к тому времени увеличилось вдвое. Шум в ушах превратился в вой кошмара. Абсолютная ночь помраченного сознания уносила ее в бездонные глубины. Тем не менее ей удалось прижать правую руку к спинке кресла и подтолкнуть ее вверх.

Время давно потеряло смысл; сердце уже не билось. Возможно, секунды по-прежнему появлялись из будущего и исчезали в прошлом, но она не знала этого. Из бездонных глубин абсолютной ночи она упорно поднимала руку, сантиметр за сантиметром подталкивая ее вверх вдоль гравитационной подушки.

Когда ладонь и запястье оказались над верхним краем спинки, ускорение завершило начатое дело. Без опоры голая рука не имела никакой защиты. Сингулярность и силы инерции вцепились в смертную плоть и, наделив свою добычу десятикратным весом, потащили ее за спинку кресла. Они вырвали кости из суставов, раздробили их до локтя и расплющили фаланги пальцев. К счастью, Морн не почувствовала боли. Она потеряла сознание.

Мин

Мин Доннер сидела в одном из запасных гравитационных кресел у переборки за командным пультом Юбикви и наблюдала, как «Каратель» атаковал амнионское судно.

Атмосфера на мостике казалась настолько напряженной и эмоционально насыщенной, что кондиционеры и очистители, не справляясь с работой, оставляли в воздухе неприятный привкус углекислого газа. Штурман и системотехник непрерывно обменивались данными. Их осипшие голоса выстреливали фразы, похожие на приглушенные крики. Связистка вела переговоры с «Вэлдор Индастриал». Она требовала помощь и информацию. Интеркомы звенели и потрескивали, когда дежурные офицеры посылали запросы и получали ответы со всех частей корабля. Корпус сотрясался от низкого гула двигателя. Время от времени остов «Карателя» стонал от избыточных нагрузок. Протонная пушка амнионов наполняла пространство характерным шипением, словно рядом с крейсером находилась адская кухня, где жарились законы физики.

При каждом шипящем звуке люди на мостике вздрагивали и ежились, продолжая выполнять свою работу. Мин тоже реагировала подобным образом. Почти все офицеры были ветеранами. Они шесть месяцев сражались с нелегалами в системе Массива-5 и, как Мин, участвовали во многих опасных стычках. Тем не менее каждый из них, услышав шипение, пригибался в кресле или дергался из стороны в сторону в сложном танце полярных векторов тяготения. Крейсер будто повторял их движения. Он вновь и вновь уклонялся от протонного луча.

В этом шуме голосов, непрестанных запросов и многочисленных команд Долфин казался флегматичным и невозмутимым человеком. Он восседал в гравитационном кресле с такой царственной основательностью, словно был точкой опоры и стабильности, вокруг которой вращались тревоги и планы «Карателя». Мин несколько раз хваталась за подлокотники кресла, не зная, в каком направлении будет проведен очередной маневр уклонения. Но капитан Юбикви оставался неподвижным, как скала.