Грохот боя оглушал: непрерывный треск мушкетных выстрелов, наводящий ужас грохот барабанов, свист снарядов над головой и крики раненых и умирающих. Красномундирник, занявший позицию рядом с Харпером, едва не упал с крыши с окровавленной головой, но сержант оттащил его от парапета, пятная алой кровью черепицу крыш. Далеко — наверное, на южном берегу реки — оркестр играл „The Drum Major”. Шарп поймал себя на том, что стукнул прикладом винтовки в такт мелодии. Крутясь в воздухе, со стороны французов прилетел шомпол какого-то новичка, который от испуга спустил курок прежде, чем закончил заряжать. Шарп вспомнил, как во Фландрии, во время его самого первого сражения, когда он был ещё красномундирником-новичком, у одного парня мушкет дал осечку. Он этого не заметил, перезарядил, спустил курок, перезарядил ещё… После сражения из ствола его мушкета извлекли шестнадцать невыстреливших зарядов. Как же, чёрт его задери, звали этого парня? Хотя служил он в Йоркширском полку, родом он был из Норфолка и говорил на тамошний манер. Шарп так и не смог вспомнить его имя, и это ужасно раздражало. Мушкетная пуля просвистела у лица, другая ударилась в парапет крыши и расколола черепицу. Внизу, в саду солдаты Висенте и красномундирники, не целясь, высовывали стволы в амбразуры, спускали курки и отодвигались, давая возможность следующему сделать выстрел. В саду Шарп заметил зелёные куртки и предположил, что в бой вступил 60-ый полк Королевских американских стрелков, приписанный к бригаде Хилла. Правда, по мнению Шарпа, они принесли бы больше пользы, стреляя с крыши, чем паля вслепую из винтовок Бейкера через узкие амбразуры. Одинокое дерево на склоне сотрясалось, словно в бурю; на его поломанных ветвях едва ли остался хоть один лист. Его голые ветки, непрерывно сотрясаемые от попадающих в них пуль, овевал пороховой дым.
Шарп поднял винтовку, упёр в плечо, прицелился в скопление синих мундиров совсем близко от стены сада и выстрелил. В воздухе непрерывно свистели пули. Черт побери, почему ублюдки не отступали? Группа отважных французов попыталась двинуться вдоль стены к западному фасаду семинарии, чтобы добраться до ворот сада, но британские артиллеристы заменили этот маневр. Взрывы размазали кровь и грязь по террасе и побеленной садовой стене. Люди Шарпа кривились от напряжения, проталкивая пули в грязные от порохового нагара стволы. Чистить винтовку было некогда, приходилось вбивать заряд в ствол и спускать курок. Огонь! Снова огонь! Французы отвечали тем же. Безумная дуэль продолжалась, и над застилающим всё дымом Шарп видел, что из города с севера по долине движется целая орда французский пехоты.
Двое солдат в одних рубашках пронесли вдоль крыши два ящика патронов.
— Кто желает? — выкрикивали они, подражая лондонским уличным торговцам. — Свежие патроны! Кто желает? Свежие патроны! Свежий порох!
Один из адьютантов генерала Хилла принёс к парапету фляги с водой. Сам Хилл, покрасневший и взволнованный, стоял рядом с солдатами в красных мундирах, чтобы показать, что он рискует так же, как и они. Генерал поймал пристальный взгляд Шарпа и в ответ развёл руками, словно извиняясь, что дело оказалось тяжелее, чем он ожидал.
На крышу поднялось подкрепление с начищенными мушкетами и полными патронными коробками. Среди них были и стрелки из 60-го, офицер которых, должно быть, сообразил, что занял плохую позицию. Он вежливо поклонился Шарпу и приказал своим людям рассредоточиться вдоль парапета. Огонь с крыши и из окон бил сплошной стеной, пороховой дым сгущался, но французы упорно пытались преодолеть садовую стену без поддержки артиллерии. Двое лягушатников смогли взобраться на стену, но замерли в растерянности и были немедленно схвачены, сдёрнуты вниз и забиты насмерть прикладами мушкетов. Семь убитых красномундирников лежали на посыпанной гравием дорожке со скрещенными на груди руками; кровь, вытекающая из их ран, застывала и чернела. Гораздо больше мертвых британцев лежало в коридорах семинарии, куда их оттащили от больших окон, чтобы удобнее было целиться в мечущихся французов.