— Я и забыл, какая она милая, — говорит кто-то справа, и я подпрыгиваю от неожиданности, оборачиваюсь и вижу Аарона, он облокотился на минивэн и курил сигарету. Из дома все еще раздаются крики, плюсом к этому входная дверь распахнута, так что мне становится стыдно, и я стискиваю зубы.
— Ага, круто, — это все, на что меня хватает, потому что все те обидные, ужасные вещи, которые я хочу прокричать ему в лицо, застревают в горле, душат меня. Не уверена, что когда-нибудь смогу избавиться хотя бы от их части. Или любого из них. — Что ты здесь делаешь?
— Сегодня небезопасно ехать до школы на велике, — поясняет Аарон, ожидая у бордюра, когда я иду в противоположную сторону, поднимаю рюкзаки закрываю за собой дверь, заглушая крики.
На мгновение я просто стою, держусь за ручку и глубоко дышу.
Затем я поворачиваюсь и смотрю на Аарона, правда смотрю на него. Его каштановые волосы растрепались и закурчавились, глаза его цвета осени — зелёные, плавно перетекающие в золотой, прямо как кленовые листья, застилающие ковром уродливые улицы, столь необходимые яркие краски. Он одет в красную футболку, слишком тугую на его широкой груди, пару заношенных джинс и ботинки.
Его тело слеплено из длинных, худых мышц, каждая из которых была проработана на улицах. В отличие от футболистов из школы Фуллер высшего класса в другом конце города, которые закидываются стероидами прямо в тренажерном зале.
— Почему? Что случилось? — спрашиваю я, имея ввиду
Вик.
Гребаный Вик.
Он засел у меня в голове, проник под кожу и тянется к горлу, чтобы задушить меня.
— Вчера братья Энсбрук наведались на игру к Фуллерам и начали буянить. Сломали руку квотербеку, накинулись на несколько чирлидерш. Они были в масках, так что все, кому не лень, точат на нас зуб. Как будто мы бы стали заниматься подобной фигней, — Аарон усмехается и отворачивается, словно видеть меня больше не хочет. — Тебе следовало отправиться к бабушке, — добавляет он, зажигая во мне новую волну ярости.
Бабушка не связана с Хизер. Даже если бы она захотела ее взять, (а она бы не захотела), у нее не было бы на это права. В Хизер заложена ДНК Тинга. Если бы я ушла, если бы поехала в Нантакет, то валялась бы на пляже в классном бикини, встречалась с миленьким сыном местного рыбака, позволила бы себе жить нормальной жизнью, но тогда за Пен никто бы не отомстил, Кали бы не поплатилась, и Хизер осталась бы здесь одна.
По какой-то причине, когда Аарон вот так смотрит на меня своим идиотским красивым лицом, все, что я чувствую, это злость.
— Пошли уже, — фыркаю я, проходя мимо, и чувствую, как его пальцы ухватились за лямку рюкзака. Я оглядываюсь на него. Как и у остальных парней, на костяшках левой руки у него вытатуированы буквы
Их собственный, пусть и не очень тонкий символ банды.
— Нам придется научиться разговаривать друг с другом, — голос полон жестокости, совсем не такой, как у мальчика, которого я знала. Где-то глубоко еще сидит прошлый Аарон, но тот мальчик, что светился так ярко, как луч солнца, был поглощен темными тучами. Возможно, когда-нибудь он совсем исчезнет.
— Да ты что? — спрашиваю я, и он со вздохом проводит пальцами по волосам. Мышцы на правой руке сокращаются, и рукав задирается. Я вижу татуировки с именами его сестер прямо над бицепсом.
— Теперь ты одна из нас, — говорит Аарон, и я не успеваю сдержать смешок, освобождаюсь от его хватки и тянусь к двери машины. Он останавливает меня, толкая в сторону, вынуждая отступить на несколько шагов. Наши взгляды встречаются, и плевать я хотела на то, что от него снова пахнет беконом и кленовым сиропом, я знаю, что этим утром он готовил завтрак для девочек, все, что он делает — все только дня них.
Прямо как я все делаю для Хизер.
— Я всего лишь ваша игрушка, — вставляю я, и Аарон рычит на меня, хватая за плечи, и смотрит мне в лицо почти умоляюще.
— Ты вообще слушала, когда Вик называл тебе цену? Или ты так сфокусировалась на собственном крахе, что ничего не видишь за ненавистью к себе самой?
Вспышка ярости вперемешку с болью проносится сквозь меня, и я отрываюсь от Аарона, хотя это и оставляет следы на коже.
— Тебя там даже не было, — я бросаю ему вызов, смотря прямо в глаза, отчаянно желая, чтобы он толкнул или ударил меня, чтобы у меня появился повод наброситься на него, выпустить всю свою обиду, что так долго копилась на него и его тупую банду, прямо на его твердое тело.