Хапуга Мартин

Он в раздражении помотал головой, задохнувшись от внезапной боли в шее.

— Это очень медленный процесс и не имеет отношения к…

Он осекся. Взглянул вверх, в небо, посмотрел через плечо. Раздельно повторил слова с той же интонацией и громкостью:

— Это очень медленный процесс…

Вылетающие изо рта звуки казались какими-то странными. Он не принимал в расчет хрипоту, которая возникает, когда человек поправляется после простуды или надрывается от крика. Это как раз было объяснимо.

И он громко пропел:

— Alouette, gentille Alouette…[2]

Прижав правой рукой ноздрю, он попытался прочистить нос, раздувая щеки от напряжения. Но щелчка в ушах не последовало. Болели и слезились глаза. Он нагнулся, уперся руками в исцарапанные колени, потряс головой. Крутил ею изо всех сил, не обращая внимания на боль в шее, в надежде ощутить слабые колебания — знак того, что в уши попала вода.

Выпрямился и, обращаясь к окружающей его амфитеатром воде, спел гамму:

— Ля-ля, ля, ля, ля, ля, ля-ля!

Звук замер во рту.

Встав в позу, продекламировал:

Усталая луна, фонарь вперед поставив,
Стучится в дверь грядущего рассвета.

Дрогнув, голос умолк. Он опустил руку, повернул запястье, держа ладонь на расстоянии фута ото рта.

— Проверяй. Проверяй. Я принимаю тебя, сила…

Сомкнув губы, медленно опустил руку. Синий, как в ледяной эскимосской яранге, свод над скалой отодвинулся на значительное расстояние, а окружающий его видимый мир резко изменился, увеличившись в размерах. Вода вокруг крошечной скалы посреди Атлантики подернулась зыбью. Кожа на лице натянулась от напряжения. Он шагнул между разбросанными бумагами.

— О Бог мой!

Вцепившись в каменного гнома, он прижался к его сгорбленным плечам и вперил взгляд в пространство. Рот снова раскрылся. Сердце колотилось, было видно, как вместе с сердцем вибрируют ребра. Костяшки пальцев на руках побелели.

Вдруг послышался грохот. Каменная голова гнома отлетела и — стук, стук, стук — покатилась с утеса вниз.

Трах.

Он выругался. Сполз по скале вниз, отыскал этот оказавшийся слишком тяжелым камень, сдвинул его примерно на ярд — все… Дальше не пошло. Он повалился на камень лицом и снова выругался. В пределах досягаемости не было видно ничего, что могло бы сгодиться для его цели. Он снова быстро поднялся к вершине и встал там, в ужасе глядя на обезглавленного гнома. Спустился обратно к неподъемному камню и принялся за него всерьез. Он двигал его, перекатывая с боку на бок, делая ступеньки на пути к вершине, и наконец с неимоверным напряжением затащил наверх. Это занятие отняло у него последние силы. Тело кровоточило. Обливаясь потом, он стоял среди раскиданных камней. Разобрал гнома и вновь сложил на том же камне, который в конечном счете оказался не таким уж неподъемным для человека с образованием, разумом и волей.

Четыре фута.

Он затолкал в щели сухие белые картофелины.

«…В гуще крапивы, которая называется опасностью…»[3]

Воздух промокашкой поглотил его голос.

Держись.

Образование и разум.

Стоя рядом с гномом, он говорил, как говорит человек в шумной, строптивой аудитории, исполненный решимости высказаться во что бы то ни стало, не считаясь с тем, слушают его или нет.

6

Конечная цель — спастись. А для этого, как минимум, необходимо выжить. Я должен поддерживать в теле жизнь. Обеспечивать водой, пищей, укрытием. И не важно, хорошо или плохо у меня получается, главное, чтобы вообще что-нибудь получалось. Пока нить жизни не оборвалась, она будет связывать с прошлым, несмотря на чудовищную паузу. Вот пункт первый.

Пункт второй. Я должен приготовиться к болезням. Подвергая тело таким лишениям, нельзя ждать, что оно, бедное, станет вести себя так, будто его холят и лелеют. Нужно быть начеку. При первых же симптомах — лечиться немедленно.

Пункт третий. Следить за психикой. Ни в коем случае не прозевать, если начну сходить с ума. А все к тому идет — нужно быть готовым, могут появиться галлюцинации. Вот где надо бороться за себя, и я буду говорить вслух, даже если сам себя не услышу. В обычной обстановке сам с собой вслух говорит только псих — первый признак. Но здесь это лишь доказательство того, что я существую.

Пункт четвертый. Спасение погибающего — дело самого погибающего. Главное — быть на виду. У меня нет даже палки, чтобы нацепить на нее рубашку. А ведь могут пройти мимо скалы и даже бинокль в ее сторону не повернут. Но увидят скалу — увидят и моего гнома. Поймут, что кто-то его соорудил, подойдут и снимут меня отсюда. Все, что от меня требуется, — существовать и ждать. Владеть ситуацией.