Хапуга Мартин

Потом пришла важная мысль. Она заставила его тотчас обыскать всю скалу, да не как попало, а дюйм за дюймом. Прошла целая вечность, полная поисков, ушибов, падений, волнений, прежде чем он вспомнил, что глупо искать — чтобы коснуться — кусочка дерева, раз его нет.

Трусы все болтались в руке, и вдруг неожиданно пришла мысль: их можно надеть. Так он и сделал, голова прояснилась от всех туманов, кроме тумана боли. Он потрогал руками голову, нащупал припухлость под волосами — волосы слиплись от крови. Оглядел ноги. Белые пятна уменьшились и потеряли значение. Вспомнил, что надо делать, и поднялся к выбоине с водой. Там, в проеме, на дальнем конце, он углядел неожиданный, яркий свет, и глубокое кресло перенесло его точнехонько на Смотровую Площадку; и он знал, что за звук и свет это предвещает.

Солнце все еще ярко сияло, но в одной части горизонта что-то переменилось. Он встал на колени, чтобы понаблюдать за переменой, и горизонт разделила вертикальная линия света. В каждом глазу она оставила свой значок, позволив увидеть процесс разделения. Он крутил головой, вглядываясь в зеленые полосы, остававшиеся после света, и увидел, что на поверхности моря тьма провела четкую черту. Черта приближалась. Он тотчас вернулся в свое тело и сразу все понял.

— Дождь!

Конечно.

— Я же сказал, будет дождь!

Да будет дождь, и стал дождь.

Он спустился по Проспекту вниз, взял зюйдвестку и пристроил там, где заканчивался «Клавдий». Свернул всю одежду и бросил в расселину. Знакомые яркие вспышки и шум. Он разложил плащ в расселине, погрузил тело в резервуар. Пошел почти прямо к Скале Спасения и, когда на Скалу Спасения упал край занавеса, услышал шорох дождя. Дождь ударил в лицо, заскакал, высоко отлетая от Гнома и камней Смотровой Площадки. Дождь, засверкав, пробежал с головы и до ног меньше чем за мгновение.

Беспощадность ударов и вспышек, рвущихся из-под занавеса, — а он, когда гром загремел прямо над головой, забился поглубже в расселину и укрыл голову. Даже из глубины щели он видел мгновенный свет, раздирающий слух; потом наступила короткая тишина, в которой осталась одна лишь поющая нотка. Ноги разбиты. Рот говорит что-то. Но он не расслышал слов и не понял, о чем они. Вода бежала в расселину, затекая под щеку, капала со скалы, лилась на поясницу — вода. Он извлек свое тело из щели и оказался под водопадом. Проковылял вдоль расселины, увидел, что зюйдвестка наполнилась и вода переливается через край. Вода хлестала из «Клавдия», и он взял потяжелевшую зюйдвестку, стал лить воду в рот. Положил зюйдвестку на место и вернулся к плащу. Теперь он слышал, как капли и струйки спешат под скалу — вода устремлялась вниз, просачивалась в неразличимые глазу щелки, стекала в выбоину, перекликаясь множеством голосов. Полоса красной грязи сузилась.

— Я же сказал, будет дождь, — вот и льет.

Он подождал, продрогнув в прохладной пещере, подождал, когда же почувствует удовлетворение от исполнившегося предсказания. Но удовлетворения не было.

Он скорчился, не прислушиваясь больше к воде, и хмурился, глядя на свою тень.

— Что же я прозевал в этой игре? Я наступал, делая все как надо, а потом… — Потом провал тьмы, отделившей «сейчас» от времени посветлее. И на одной стороне провала что-то произошло. Это «что-то» лучше не вспоминать; но как же проконтролировать то, что сам нарочно забыл? Это «что-то» имело тогда прямое отношение к родившемуся образу.

— Враг.

Он услышал слово, произнесенное ртом. Если не помнить значения, слово звучит безобидно. И, стараясь так и не вспомнить, он нарочно заставил себя не думать, а рот — подчиниться.

— Как скала может быть мне врагом?

Он быстро пополз в сторону под дождем, который пошел чуть тише. Шторм торопился прочь от Трех Скал, смирив движение волн. Тучи смирили здесь все вокруг. За ними осталось рябое, серое море, над которым двигался воздух — этот воздух швырял на скалу довольно чувствительный ветер.

— Это был небольшой шторм по краю циклона. Циклоны в северном полушарии распространяются против часовой стрелки. Ветер южный. Значит, мы на восточном краю циклона, который идет на восток. И раз я могу предсказать погоду, я уже не беззащитен. Теперь вопрос в том, как пережить не нехватку, а избыток воды.

На рот он почти не обращал внимания. Рот читал лекцию, правда, ради лишь собственного удовольствия. Но центр пришел в движение, испугавшись осколков знания. Едва увернувшись от одного, он тотчас натыкался на следующий. А когда обнаружил, что обойти осколки не удается, постарался — один за другим — стереть.

— Проблема безумия настолько многогранна, что никто и никогда не даст удовлетворительного определения нормы.

Далеко от центра квакал рот.

— Как, например, провести грань между человеком с неустойчивой психикой и настоящим душевнобольным, подверженным депрессивной мании?

Центр думал, воздев глаза, ожидая, когда на него вновь обрушится кошмар, думал о том, до чего непросто различить сон и бодрствование, если все происходящее превратилось в сплошной киноролик.