Есть, однако ж, категория читателей, которыми этот сборник будет читаться со вниманием своеобразным. И сказать, сколь многочисленны таковые читатели в нашей стране, в достаточной степени затруднительно. В виду я имею начинающих писателей. Сколько их? Сколько потенциальных дебютантов? Сколько тех, кто лишь начал и стремится твердо стать на литераторские ноги? Поверьте, вопросы не досужие. А коль скоро книга нынешняя выпускается как раз к сроку XX съезда ВЛКСМ, то не прокомментировать ли в двух словах существующую ситуацию плюс возможную активизацию комсомольской заботы о подрастающей писательской братии? Поводом для озабоченных и надеждообразных суждений было проведенное именно под знаком подготовки к комсомольскому съезду свидание — провозглашенное даже форумом — молодого авторского актива Москвы. Оговоримся, что параллельно свиделись по соседству столичные сверстники, иные виды искусства исповедующие, то есть проблема устойчивого контакта комсомола и становящейся творческой интеллигенции формулируется во всяком случае широко. Оговоримся, мероприятие было городское, горкомовское, и хоть между Москвой и Софией в вышеупомянутом смысле процентного равенства нет, какие-то перекликающиеся мотивы да и уловятся. Впрочем, ряд выступавших на форуме, о котором я рассказываю, явственно отказывались от прозвания «московский писатель», памятуя о национальной, а не местной, урбанной форме любого живого искусства, тянущегося вернуть себя народу. Ответственность перед народом, страной, идейностью — идейным накалом современной общественной перековки — это, конечно, и должно быть на первом плане. И звучавшие попутно высказывания иной тональности, когда речь заводилась о некоей специальной сфере обслуживания для начинающих авторов, оранжерейной их выделенности в естественном и естественно непростом литературном процессе, эти призывы получили отпор тут же, отпор коллег-сверстников. Но добрее быть к молодым, найти способы показать их силу и их нужность — назревает оно, назрело. И вот здесь болгарский опыт, думается, может приободрить способных литераторов, подсказать какие-то формы умного содействия. А там, глядишь, наберется произведений для целого сборника наших молодых, который и в Болгарии сможет полноправно представить абрис современной проблематики и стилистики нашей литературы…
СВЯТОСЛАВ КОТЕНКО
ПОВЕСТИ
Александр Томов
ХАРАКТЕРИСТИКА
I
Уверяю вас, личная драма Ивана Палиева, бригадира таксистов парка номер 11, разыгралась по случаю, на который одни граждане не обратили бы внимания, как пить дать, а другие бы посмеялись и забыли; другие, да не Иван, этот с молодых годков не таков, совестлив; пожалуй, оттого дело и приняло крутой оборот. Здесь же скажем, что Палиеву было тридцать лет, женат, супруга Илиана у него — точно яблочко наливное, пятимесячного ребенка, девочку, пестовала в одиночку, без бабушек и нянюшек, жили тогда Палиевы на самой окраине нашего пригорода, выше по Барачной — так мы улицу свою окрестили…
Впоследствии Иван четко вспоминал, что дело было в среду, то есть седьмого, или — как шутили в гараже — в день святого Аванса. К концу рабочего дня в диспетчерскую заскочил Пеца — они еще в школе вместе учились:
— Не видать края твоей работе, а, Ванек? — расплылся он в улыбке, едва переступив порог.
— Как видишь, нет, — Палиев смекнул, к чему дело клонится.
— Приглашаю на «облако», а? «Под козырьком», — подмигнул Пеца.
Иван хохотнул:
— Ну ты удумал, «облако», шут тебя возьми, — состроил он серьезную мину, а Пеца на лету схватил, что предложение принято, и расхорохорился.
— А по-иному как скажешь, Ванек, — сделал он большие глаза, — скажешь: «водка с мятной» — душа не примет, а «облако», слышь? — поэзия прямо…
— Ладно, назубок знаю эту твою поэзию, пошли уж. Но только по одной, — предупредил он. Минут через десять они входили в небезызвестный ресторанчик «Под козырьком».
Зал был набит битком, центральные столики заняли шоферы, официантки носились словно угорелые. Среди ребят отирались девочки, ну, «живодерки», — так их окрестили (каждый месяц, седьмого, они всплывали невесть откуда) — и вообще все вертелось в вихре танца, Иван и Пеца еле вырулили на свободный столик в глубине зала, и Пеца кликнул официантку.
— Мича, два «облака», будь любезна.
— Грозовые, что ли? — осведомилась деловито Мича.
— И-мен-но, — утвердил Пеца и пояснил Палиеву: — Значит, водка сегодня у нас «Столичная».
Иван усмехнулся очередному «изобретению», с интересом ожидая, что на сей раз отмочит Пеца, тот в застолье обыкновенно заливался соловьем, а сам он расслаблялся. Попадаются же такие люди — любую преснятину выдадут под самым пикантным соусом. Пеца выстреливал такие словечки и теории, что Палиева это неизменно забавляло. Вот и сейчас на скорую руку испек «теорию» чаевых, но почему именно чаевых? Иван сперва не уяснил.