Характеристика

Должна… Должна, но кто знает, что будет. Милена, которую я знал десять лет назад, так бы и поступила, на сто процентов, но теперешняя? Все мы изменились, видишь, поехала же она с этим субъектом в ресторан… В тридцать три не ждут сказочных принцев. Ведь ты сам ее продал, рукопожатием под желтым портретом. В сущности, объяснения отпали сами собой. Милена перестала со мной разговаривать. (До вчерашнего дня.) И мы расстались. Достойно, без сцен. О ней я узнавал из институтских сплетен: четыре года работы на периферии по собственному желанию (нас с Игнатом оставили при институте), две стажировки за границей. Могу представить, что она испытывает ко мне. Давняя обида переросла, вероятно, в глухое, притупленное временем, но глубокое презрение. А все-таки она пришла на помощь (хоть я и не просил), когда Игнат присвоил результаты моих исследований.

VIII

Заварушка эта случилась два года назад. Милена только прибыла со своей первой стажировки и, ходили слухи, собиралась работать в институте. Все шесть с лишним лет ее отсутствия как-то сблизили нас с Игнатом (хотя после нашего с ней разрыва он незамедлительно предпринял безуспешный марш-бросок по руку Милены). Мы дорабатывали мой (студенческий еще) проект, который я забросил в университете, тогда не было экспериментальной базы. Я вернулся к исследованиям, поднакопив опыта и знаний за годы работы в институте, потому что понял, что моя старая идея — ключ к вещам куда более значительным. От Игната, в принципе, проку было мало, функции он выполнял чисто технические (с этим справился бы и лаборант), но он напыщенно восклицал: «Старая дружба — превыше всего!» Подошел срок получения окончательных результатов, мне предстояла командировка на симпозиум в Париж. Когда я вернулся, на весь институт только и разговоров было, что об Игнатовом открытии.

Первый человек, от которого я это услышал, была Пепа (при ее абсолютной ограниченности и пустозвонстве даже всесильный папаша с трудом выбил ей местечко в нашем институте — нечто среднее между лаборантом и научным сотрудником, вполне приемлемая форма вегетативного существования для пепоподобных за сотню левов в месяц).

— Хэлло, козлик! С приездом! — Внутренний телефон завибрировал ее голосом, едва я переступил порог кабинета (видно, наблюдала за автостоянкой из окна).

— Ты весьма любезна.

— Рассказывай!

— А есть необходимость?

— Ого, еще какая! Как там заграница? Как француженки?.. О подарках я и не заикаюсь, всегда помню, что ты принципиальный противник.

— Молодец, в твоем лексиконе масса новых слов (от панциря ее притворства срикошетирует любая ирония!).

— Ах, козлик, я все-все знаю. А ты? Как! Не знаешь последнюю новость?

— Сгораю от любопытства. — Я слушал ее вполуха, постоянно думая о своей разработке.

— Ты правда не в курсе? — В ее голосе прозвучала нотка искреннего сочувствия, и я насторожился. — Козлик, я мигом лечу к тебе!

Не успел я возразить, как зажужжали короткие гудки. Я, крепко впечатав трубку в аппарат, пошел переодеваться. Никогда себе не прощу, что единственный раз в жизни проявил беспринципность и воспользовался услугами Пепы. Год назад подходила моя очередь на получение квартиры, но ее увели перед самым носом: я-то холостяк, а были остронуждающиеся семьи. Доказывал, что мне нужна отдельная жилплощадь, кабинет, но все доводы били мимо цели. Пепа как раз оформилась в институт. Не виделись мы года три, она осталась все той же, только связей поприбавилось в дополнение к папочкиным. По одному из ее «каналов» я и получил квартиру — комнату и мансарду, связанные внутренней лестницей, сперва это показалось таким шиком, что я подумал, не перевезти ли к себе маму. Ломал голову, отблагодарить ее, но мадам сама «подсказала», заявившись (как когда-то) в гости за полночь… И началось… Бесконечные сплетни, истории семейные, истории любовные… Ее бабки и тетки в Софии и по всей Болгарии без передышки ругались за золотые перстни с миллионными камешками, делили наследства, дома и наделы, зарабатывали неврозы, истерии и инфаркты, заболевали раком, пытались кончать жизнь самоубийством, затеивали тяжбы, составляли и изменяли завещания (в ее, естественно, пользу — как же, любимицы всей фамилии) — меня с души воротило. Параллельно шло развитие темы сватанья и женитьбы с пятидесяти- (и более) летними докторами наук, профессорами, членкорами, дирижерами, оперными певцами: «Ах, козлик, какие культурные и галантные, истые рыцари», они покоряли весь свет с ее именем на щите, готовы были бросить многочисленные семейства, угрожали — по одному сценарию с тетушками и бабушками — самоубийствами, устраивали фантастические вечера при свечах на серебре и золоте, дарили дорогие подарки и т. д. и т. п. — и все ради того, чтобы коснуться губами кончиков ее пальцев…