Характерник. Трилогия

— Поднимайся, Неждан. Мы сделали для тебя, нашего потомка, все что смогли. Добре ж, выжгла война твое нутро. А, ежели б ты Перуновым щитом тогда не прикрылся, то сгорело бы и тело. Пройдет пять-шесть дён и твои прежние навыки и умения восстановятся, характерник. Вот только хочу тебя малость расстроить. Огонь сжег в тебе, и, наверное, навсегда, два качества, присущие нам всем. Ты больше не сможешь обладать магическим чувством опасности нависшей над тобой, довольствуйся чувством присущим всем обычным людям. И еще, мысли других людей для тебя теперь тоже не доступны.

— Ничего, я уже и так жить привыкать стал.

— Теперь нам пора проститься. Время вашего пребывания в Нави исчерпано. Матвей твой урок подходит к концу, приходит твой час.

— Я встречу его с улыбкой.

— Живи долго, Неждан. Для рода! Для державы! Прощавайте родичи.

На мгновение все померкло в глазах, потом вдруг засветилось. После такого проблеска, краски настоящего были ярки и приятны. Раздался голос Матвея Кондратьевича.

— Теперь можешь встать, сынку.

— Дед, — поднимаясь на ноги, спросил Сергей. — А эти, наши пращуры, что они про твой урок заговорили?

— То не твово ума дело, бурлачака! Придет время, узнаешь. Додому пора.

* * *

Скорый поезд «Санкт-Петербург — Новороссийск» пребывал к месту назначения по расписанию. Из плацкартного, душного вагона под жаркое солнце Черноморского побережья вместе со слабым потоком приехавших к морю на отдых людей, вышел молодой парень, крепкого телосложения, одетый в легкие светлые брюки и футболку белого цвета. Брезентовая сумка, пошитая по типу парашютной, за лямки переброшена через левое плечо. Оглядевшись, взял направление на бетонный мост, широкая лестница с перрона поднималась именно на него. Поезд, выплюнув приезжих на Новороссийскую землю, задраил двери, отделившись от полуденной жары, но все еще стоял на месте, не спешил освободить рельсы. Людей было действительно мало, да и не могло быть по-другому. В стране бардак и кризис, безденежье и бандитизм, а ощущение, что страна воюет, присутствовало даже на курортном юге.

Пройдя по мосту и оставив позади здание вокзала, парень оказался на не слишком широкой привокзальной площади, впритык к которой примыкала городская дорожная магистраль. Площадь жила своей повседневной жизнью. Сам Новороссийск, не курортный рай, это город-труженник, здесь и порт, и цементные заводы, нефтехранилища, терминалы. Трудно отнести его к развлекательным центрам. Серый камень стен зданий, серый налет на асфальте, пыль на крашеном металле, только слегка исправляла яркая зелень листвы на деревьях, да пестрые цветастые длинные юбки цыганок заполонивших часть свободного пространства площади вносили колорит в привокзальный пейзаж.

Пристально вглядевшись в ладную фигурку одной из молодых цыганок, признал в ее облике, что-то узнанное из «прошлой жизни», той, что осталась за пределами действительности, осталась по ту сторону войны. Он даже остановился, анализируя «картинку» восприятия. Это действительно была она, та девочка, в свое время проявившая влюбленность к подростку, волею случая попавшему в цыганский табор. Юный «гаджо», тогда со снисхождением отнесся к двенадцатилетней пацанке чужой с ним крови, всеми силами старавшейся привлечь его внимание к своей персоне.

— Рада! — почему-то волнуясь, громко позвал он, еще не веря, что не ошибся.

Девушка оглянулась на зов, может, подумала, что окликнул кто-то из своих. Пройдясь взглядом по округе, в конце концов, остановила его на стоявшем столбом русском парне. На лице пробежала вереница чувств, последовательно сменявших друг друга по мере изучения объекта внимания. Безразличие, интерес, удивление, восторг, радость. Не обращая внимания на товарок, занимавшихся обычной для их племени «работой», цыганка, с присущей молодости стремительностью подбежала к молодому человеку. Ситец юбок, одетых одна на другую, при резком повороте тела, взметнулся колоколом, колыхнулся на горячем ветру.

— Ты-ы!

Из прекрасных уст вырвались одновременно вопрос и утверждение, в улыбке озарив искру крупного жемчуга зубов. Волшебным звоном зазвучало на груди монисто из монет.

Да, это была она, но какая! Повзрослела, расцвела за прошедшие четыре года. Действительно превратилась в настоящую красавицу. Тонкие черты лица, длинные пушистые темные волосы, карие глаза и умопомрачительный стан, облаченный в национальные одеяния. Рада! Как же он мог тогда не заметить ее? Просто наверное, не пришло тогда ее время Боже, как хороша!

— Дэвэс лачо, мри бахталы чергони[8].

— Бахталэс, Сережа! Миро бэвэл, это действительно ты?

— Я, чаюри. Вас-то каким ветром в этот город занесло?

— Так ведь лето, да и жить как-то надо, вот на заработки и прикатили.

— Что, всем табором?

— Да. Кстати, я замужем, Сережа!

— Бахталэс, Сережа! Миро дэвэл…[9]

— Бахт тукэ, румны. — счастья тебе, женщина.