Харама

— Еще бы! Он же их не понимает. Ты только подумай — ведь это не птица!

— Смотрите, как он шевелит носиком!

— Подумаешь! — сказал старший. — На нашей улице живет мальчишка, который может точно так.

— А какие у него глаза красные! — воскликнула девочка в полном восторге.

Амадео, старший, немного отступил.

— Не прижимайтесь вы так, сетка повалится, — строго сказал он.

Сзади них послышался голос. Обернулся один Амадео.

— Пошли, мама зовет.

Кролик испугался, когда задвигался Амадео. Хуанито сказал:

— Он спрячется вон туда.

Мать снова их позвала. Кролик встал у входа в свой домик. Амадео настаивал:

— Пошли!

— Подожди. Посмотрим, что он теперь будет делать.

Хустина остановилась у них за спиной; они даже не слышали, как она подошла.

— Вас мама зовет.

Все трое испуганно обернулись на голос. Хустина улыбнулась:

— Что? Вам понравилась наша крольчиха? Правда, красивая? А знаете, как ее зовут?

— Разве у нее есть имя?

— Конечно, есть. Ее зовут Хильда.

Девочка состроила обиженную гримаску:

— Хильда? Мне не нравится. Совсем некрасивое имя.

Хустина расхохоталась.

— Послушайте, Маурисио, вы, наверно, знаете, что это за усадьба возле шоссе, по левую руку, как едешь к вам? Там чудесный сад. Знаете? — расспрашивала Петра.

— Я знаю, о чем вы говорите. Это усадьба, которую построил Кочерито из Бильбао, знаменитый тореро, слыхали о нем, должно быть.

— Но он уже умер, — сказал Фелипе.

— Конечно, причем давным-давно. Когда он купил этот участок, здесь еще ничего не было. Даже возле реки.

Петра пояснила:

— Сегодня утром мы обратили на эту усадьбу внимание, правда, Фелипе? Аллея до самой виллы, и какие деревья! Там должно быть просто чудесно, если судить по тому, что видно сквозь ограду.

— Да, там красиво, очень красиво. Теперь все принадлежит другим людям.

— А какая большая! Такая усадьба должна стоить кругленькую сумму, — сказал Оканья. — Раньше умели жить, а теперь строят черт-те что за домики.

Маурисио стоял возле их стола. В окно была видна Фаустина, возившаяся у плиты.

— Ну что это за дети?! Амадео! Сейчас же сюда! — крикнула Петра.

— В Бонанове, под Барселоной, — вступила в разговор невестка Оканьи, — есть очень хорошенькие виллы, построенные с большим вкусом, правда? Роскошные сады с фонтанами, выложенными изразцами, — не один миллион стоят. Они принадлежат людям, у которых есть… — И она пощелкала пальцами, словно пересчитывая банкноты.

— Ну да, — согласился Маурисио, — там много богачей.

Петра снова позвала:

— Дети! Петрита! Сейчас же идите сюда! — Она понизила голос: — Ох эти дети! Уже почти четыре часа!

Дети подошли.

— Давайте, садитесь за стол! Не слышали, что ли, как я вас звала? Надо же, заставлять старших ждать вас!

Фелиса, сидевшая рядом с матерью, глядела на младших с таким же укором, как мать. Хустина вступилась за детей:

— Они смотрели на крольчиху. Не ругайте их. В Мадриде такое не увидишь.

— Она беленькая, — оживилась Петрита, — а глаза у нее красные, понимаешь, мама?

— Помолчи, ешь, — ответила мать.

Ели жадно, с аппетитом. Дети тянули руки, хватали то одно, то другое и получали шлепки от матери.

— Просить надо! Языка, что ли, нет? Что за кавардак?!

Фелипе Оканья сказал:

— После дона Хуана Бельмонте другого такого тореро не было. Манолете — не то. Куда там!

— Да, вот это был тореро, — подтвердил Маурисио. — Казалось, будто он только голову и поворачивает: и когда выполнял веронику[15], и когда убивал быка, и когда принимал овации. Я даже думаю, что он быков укладывал на месте не шпагой, а движением головы.

— А как он умел дразнить быка плащом, — не спеша, аккуратно, не суетясь, будто просто работает, ну, как плотник за верстаком, парикмахер у своего кресла или там часовых дел мастер.

В разговор вступил брат Оканьи:

— Мне посчастливилось увидеть его в Касересе, на фестивале, лет восемь назад. Не забыть, как он работал пикой и потом прикончил быка шпагой, а какой под ним был конь! Чудо!

— Маурисио, — обратилась Петра к хозяину, — может, что-нибудь хотите? Попробуйте сладости.

— Спасибо, сеньора. Мы еще не обедали.

— Правду говорите?

— Я не ломаюсь. Потом — с удовольствием. — Он повернулся к Оканье: — А кто сегодня выступает на корриде в Лас-Вентасе? Ты не знаешь?

— Рафаэль Ортега, один, а быков шесть. Коррида в пользу кассы взаимопомощи.

— Ему тоже храбрости не занимать. Нынче мало кто так работает, да еще бесплатно, на такой-то корриде.

— Ортега — старой школы. Умеет провести быка мулетой так, что сразу представляешь себе тяжесть и силу этой горы. Простота и естественность Ортеги мне по душе больше, чем кривлянье других, которые получают вдвое больше.

Маурисио стоял, слегка наклонившись над столом и опираясь руками на спинки стульев, на которых сидели Петрита и Амадео.

— Этого тореро я не знаю, — сказал он. — Только читал о нем в газетах. Я уж, по крайней мере, года четыре на корриде не был.

Из кухни его позвала Фаустина. Послышался стук — и в сад вылетел кот. И снова голос из кухни:

— Брысь! Еще не хватало тебя здесь!

Кот улегся в углу сада, на куче сухих листьев.

— Что тебе? — громко спросил Маурисио.

— Идите обедать.