Харбин

– Но я думаю, – продолжал Родзаевский, – что причиной этого было то, что я только что сбежал из Советов и во мне не могли быть уверены.

Родзаевский замолчал, и Сашик услышал, как Михаил Капитонович снова зашуршал спичечным коробком.

– Должен вам сказать, Константин Владимирович, – вам повезло!

– Почему?

– Мы – те, кто воевал в китайской армии против коминтерновской агентуры и китайских коммунистов, на самом деле против никаких коммунистов не воевали!

– Как так?

– А так, что мы воевали в армии одних китайцев против армии других китайцев. Вот и всё. Точнее будет сказать, что китайцы друг против друга воевали нашими руками. Это была не война, хотя она и сейчас продолжается, а «войнушка»: генерал Фэн дрался против генералов Чжана и Сюя, а потом они дрались между собой, а против них всех дрался генерал Чан!

– Чан Кайши?

– Он самый! И кто из них был красный?..

– Чан Кайши… – ответил Родзаевский.

– Не тут-то было, уважаемый Константин Владимирович! Чан Кайши только в самом начале – ещё когда его шеф Сунь Ятсен установил контакты с Советами – был условно красным…

– Но ведь дивизия Нечаева воевала против него, разве не так?

– Так! И не так! Мы и сейчас в этом толком не разобрались, но суть в том, что они воевали между собою за власть! Просто за власть! Нас, то есть вашего тёзку, благословенного Константина Петровича Нечаева, попросил сформировать русскую боевую группу шаньдунский генерал, то есть наш с вами генерал, то есть маршал Чжан Цзолин… Так вот! Было время, когда Советы и китайские коммунисты поддерживали Чан Кайши… А в общем, всё это была каша из их китайской чумизы! – Михаил Капитонович снова чиркнул спичкой. – Поверьте, не хочется вспоминать!

– Почему?

– Потому, молодой человек, что это было страшно!

– Страшнее, чем…

– Страшнее, чем всё!

Сашик услышал, как Михаил Капитонович выдохнул дым, и даже почувствовал его запах. Он слушал разговор этих двоих взрослых людей, ему не было за это стыдно, он к ним не подкрадывался и не прятался от них, обидно было то, что Гога спит и ничего не слышит.

– А расскажите! – попросил Родзаевский.

Михаил Капитонович долго молчал, потом Сашик услышал, как тот зашаркал об землю окурок.

– Рассказать? До сих пор кровь в жилах стынет!

– Я вам не верю! – В голосе Родзаевского послышались твёрдые нотки.

– Не верите? Жалко, что вас там не было, сейчас бы мы поменялись местами!

– А когда это было и где?

– А вот хотя бы, – Михаил Капитонович на секунду задумался, – в понедельник, в 1927 году, 21 марта!

– И что было в этот понедельник?

– Что было? Плохо было! Нечаева с нами уже не было, его ранило в обе ноги, и одну уже ампутировали.

– Я слышал, что Нечаев…

– …храбрый офицер, ничего не скажешь!

– …ходил в атаку с одним стеком!

– Да, как любая пьянь! А мы, русские, – пьянь, беспробудная и непролазная, это то мнение, которое мы верно заслужили у китайцев, хотя, наверное, я к Нечаеву несправедлив! Но если бы он так не пил, ему, скорее всего, не ампутировали бы ногу. Кстати, не желаете ли?

Сашик услышал характерный звук откручиваемой крышки и хлопок вытаскиваемой из горлышка пробки.

– Что здесь?

– Китайский бренди, «байланьди».

– Какая прелестная фляжка и какой хорошей кожей обшита!

– Английская работа, подарок одной английской журналистки.

– Вы были знакомы…

– Было время, когда я был знаком со многими…

– Благодарю, но, пожалуй, откажусь, не обижайтесь, приказ может поступить в любую минуту.

– Бросьте, какой приказ, китайцы ночью не воюют, поверьте моему опыту, если что-то и произойдёт, завтра или ещё когда, то это будет в середине дня.

– Откуда вы знаете?

– Я же говорю – опыт! Китайцы не воюют на голодный желудок.

– А разве он у них не всегда голодный?

– У лаобайсинов…

– У крестьян?

– Да! А вы неплохо разобрались с китайским языком; так вот у крестьян он всегда голодный, а своих полицейских они всё-таки кормят, немного, но после обеда китайский полицейский относительно сыт!

– И вы неплохо знаете китайцев…

– Да уж, пришлось. Ладно, я тоже, пожалуй, не буду. Вы, господин Родзаевский, подаёте плохой пример – не пить, это вас в Советах научили?

– Вы хотите меня обидеть?

– Помилуйте, будем считать, что я неудачно пошутил, а по этому поводу я с горя всё же глотну.

– Глотните, я думаю, что у вас такая закалка, что глоток вам не помешает, да и прохладно становится, чувствуете, как от земли тянет?

– Да, рядом сад!

Сашик почувствовал, что из-под ящиков поднимается холодный, сырой воздух, и пододвинулся поближе к тёплому Гоге.

– Вы, Константин Владимирович, каких придерживаетесь политических взглядов? Почему вы здесь?

– Я? – Родзаевский несколько секунд молчал. – Разве вас не предупредили?

– Предупредили, но в суете и скороговоркой!

– Я преклоняюсь перед итальянским дуче Муссолини, слышали о таком?

– Слышал и даже видел в кинематографе – лысый, надутый и чванливый, с оттопыренной нижней губой, в портупеях и в пилотке с кисточкой. И что в нём хорошего?

– Фашизм! Он построил в Италии настоящее фашистское государство, где есть и вождь, и народ, и никаких коммунистов и евреев.

– Хм… с коммунистами понятно, они выгнали нас с родины, а чем вам помешали евреи?