Харбин

– Что же это ты, Костя, так напился, ты же не пьёшь? Что же это тебя так сподвигнуло? Надо же, падла, такая новость, а ты надрался, и даже обсудить не с кем! – Он сел к столу, перед ним лежало с десяток исписанных четвертушек, он взял ближний листок, на нём был ровным, красивым почерком с чистым левым полем написан текст. Сорокину совсем не хотелось ничего читать, он положил листок обратно и увидел, что тот пронумерован, – номер был 25-й.

«Так! – подумал он. – А что первый?»

Он пошевелил другие листки и увидел 3-й, 7-й…

– Ага, вот и первый!

Первый листок оглушил его:

«Вождю народов,

Председателю Совета народных комиссаров СССР,

Генералиссимусу Красной армии

Иосифу Виссарионовичу Сталину…»

На этом текст не заканчивался, начало было написано с каллиграфическим нажимом, ярко и сочно, Сорокин хорошо знал почерк Константина. Он повертел листок, оборотная сторона была чистая, а под обращением к «Вождю народов…» следовало:

«Каждый рабочий, каждый колхозник может обратиться с письмом к Вождю русского народа – Вождю народов Советского Союза – товарищу И.В. Сталину. Может быть, это будет позволено и мне, российскому эмигранту, 20 лет своей жизни убившему на борьбу, казавшуюся мне и тем, кто шёл за мной, борьбой за ос…»

Сорокин бросил листок и тут же взял его. Родзаевский тихо посапывал и иногда вздрагивал, как вздрагивает лошадь на лугу, когда её бока одолевают оводы.

«…освобождение и возрождение нашей Родины – России». Первый листок закончился, Сорокин посмотрел на другие и увидел номер 2, на нём так же каллиграфически сочно было выведено:

«Бог, Нация и Труд»

Сквозь нежирные зачеркивания Сорокин разобрал: «…я хочу объяснить мотивы… и деятельности так называемого Российского фашистского союза и найти понимание мучительной драмы российской эмиграции… В среде студенчества Харбинского юридического факультета, на который я поступил в 1925 году, нашёл я группу активистов Русской фашистской организации и…»

«Неужели списочек предложит?» Эта мысль заставила Сорокина сосредоточиться, и он стал раскладывать листки по номерам, их оказалось больше сорока. Михаил Капитонович сложил их стопкой и принялся читать: «…и без колебаний, порвав с семьей, оставшейся на советском берегу, вступил в ряды этой организации, чтобы бороться с коммунизмом, как мне казалось, за грядущее будущее величие и славу России!..»

– Ах ты ж борец!!!

«…В коммунизме для нас неприемлем тогда был интернационализм, понимаемый как презрение к России и русским, отрицание русского народа, естественно-научный и исторический материализм, объявляющий религию как опиум для народа.

Нашим лозунгом мы избрали слова «Бог, Нация, Труд», определив тем самым свою идеологию как сочетание религии с национализмом и признанием ценности труда, умственного и физического…»

– Тоже мне граф Уваров – «Православие, Самодержавие, Народность», «Бог, Царь и Отечество»!

«…Мы выдумали образ будущей – новой России, в которой не будет эксплуатации человека ни человеком, ни государством: ни капиталистов, ни коммунистов. «Не назад к капитализму, а вперёд к фашизму», – кричали мы, вкладывая в слово «фашизм» совершенно произвольное толкование, не имеющее ничего общего ни с итальянским фашизмом, ни с германским национал-социализмом…»

– Интересно! А чьи же портреты у тебя висят? В кабинете! Над столом! Разве Чайковского? Или протопопа Аввакума? – Михаил Капитонович поджал губы и покачал головой.

«…В основу нашей программы мы поместили идеал свободно выбранных советов, опирающихся на объединение всего народонаселения в профессиональные и производственные национальные союзы. В своей книге «Государство российской нации», в 1941 году, я попытался набросать конкретный план этой утопической Новой России, как мы её себе представляли: Национальные Советы и ведущая Национальная партия. Мы не замечали тогда, что функции национальной партии в настоящее время в России, ставшей СССР, осуществляет ВКП(б) и что Советы по мере роста новой молодой русской интеллигенции становятся всё более и более национальными, так что мифическое «Государство российской нации» и есть, в сущности, Союз Советских Социалистических Республик…»

Сорокин почувствовал, как жар приливает к его лбу. Это было очень легко – взять бутылку и грохнуть ею по башке своего друга Кости Родзаевского, но сил не было.

– Ты ж подлец! Чего придумал – покаянную писать! Показать эту цидулю твоим соратникам, и тогда не надо будет портить сосуд с уважаемым напитком – мне! – шептал Сорокин, ему мучительно захотелось дойти до кухни, налить стакан и выпить его, как раньше, махом. «Нет, – подумал он, – не буду! Надо трезвым увидать, чем это всё закончится!»