Харбинские мотыльки

— Первого декабря был фарс, а теперь это не шутка, потому что власть просто-напросто передали в руки комиссарам. Вот так — черный день в календаре! Теперь нами всеми займется НКВД.

— Но даже тогда, в 24-м, было страшно, — сказала его жена. — Помните, Пильский рассказывал, как к нему пуля залетела?

— Угу, в кухню, — промычал Геннадий Владимирович.

— …а что уж теперь говорить… — Анна Михайловна вздохнула. — Помню, как Сережа в гимназию ушел и мы ждали, когда же он вернется…

— Снег был сухой в тот день, скрипел, — вспомнил Геннадий Владимирович, — как безе.

— Ждали, волновались… А его нет и нет, нет и нет…

— А я в лаборатории был, — сказал Борис равнодушно, — ничего не заметил. Вышел, а все кончилось.

Геннадий Владимирович покачал головой:

— Теперь никуда не спрячешься. Ни в какой лаборатории не укроешься. Пойдут по всем адресам.

— Как хорошо, что мы у эстонца снимаем! — воскликнула Анна Михайловна.

— Рано или поздно узнают. Русская фамилия — на допрос. Так и будет. Нет, 1 декабря — это ни в какое сравнение не идет! Я тоже работал в тот день. Почистил от снега у нас двор с утра пораньше, пошел на работу… Мы с одним знакомым торговали дровами, арендовали местечко… Жду — никто не идет — потом узнал… Пришла одна старушка, рассказала… Теперь мой друг купил дом — сдает комнаты…

Мечта Дмитрия Гавриловича, подумал Ребров, купить дом и сдавать комнаты.

— Эх, что с ним будет теперь? И с домом его? — спросил Соловьев стенные часы. Часы по-стариковски цыкали.

Соловьевы волновались сильней и сильней, от этого в квартире становилось все холодней и холодней. Даже протопили. И чай горячий пили все время. Занавески тоже волновались, несмотря на то, что окна держали плотно закрытыми. Волнение подпитывали их друзья, которые стали ходить каждый день. Приходили они спокойные, а посидев с часок у Соловьевых, уходили очень взволнованные и ладони потирали, будто подмерзли. Говорили все примерно одно и то же:

— Эстонское правительство отдало большевикам страну и нас заодно!

— Вот тебе и попались.

— Надо было сразу в Париж ехать…

— Или в Парагвай…

— Продажное оказалось правительство. Кто ж знал…

— Да сам народ вышел на улицы с флагами…

— Не говорите ерунды — народ согнали провокаторы, доморощенные коммуняки!

Кто-то тихо произнес: «ультиматум»…

— Натерпелись, им и показалось сдуру, что с большевиками заживут…

— Все к тому и шло…

— А чего вы хотели?

— Двадцать лет назад у них своя армия была, и они хотя бы стреляли в большевиков и немцев! Могли на англичан положиться…

— За эти двадцать лет они все порядочно зажрались!

— Двадцать лет назад в Европе совсем другая расстановка сил была. Были англичане, французы…

— Где они теперь?

— Где Бельгия? Где Голландия?

— Эстонцев тогда поддерживали мы и англичане… да и старая гвардия была во главе…

— Сейчас только две силы в Европе: Гитлер и Сталин — все! Как они решат, так и будет.

— Ничего не остается, как ждать…

— …тише воды, ниже травы…

— Кто бы мог подумать, что такое грянет…

— Да…

— И даже сова не кричала…

— …и самовар молчал…

Однажды принесли письмо от кого-то из Тарту, в него было вложено письмо от Алексея Каблукова, который помимо прочего интересовался, не знает ли кто-нибудь, где его брат. Или: если никто не знает, где его брат, может, кто-нибудь знает что-нибудь о Борисе Реброве? Не мог бы Борис Ребров мне написать? Может, он слышал что-нибудь о брате моем?..

Приложен был адрес, почему-то американский.

Ребров удивился: «Откуда он мог знать, где я?»

— Простите, — спрашивал он подозрительных гостей, — а почему вы принесли это письмо сюда?

— Да, — таращился Соловьев, — как-то странно получилось: откуда взялось письмо? И почему принесли сюда?

Гости невнятно лепетали:

— Нам его передали…

— Знакомые…

— Им в Юрьев пришло…

— А само письмо от Каблукова откуда пришло? — спрашивал Борис.

— Из Юрьева одна знакомая передала, ей пришло…

— Мы не знаем…

— Из Америки, наверное, ведь адрес тут американский…

— Возможно, пришло на старый адрес, где Иван снимал квартиру, — проговорил мысли вслух Ребров, и те подхватили:

— Да! Да!

— Так и было!

— И все равно, почему письмо принесли сюда? — спросил он.

— Да! — спросил Соловьев. — Кто мог знать, что Борис здесь?

Те только пожали плечами, отвели глаза, быстро оделись, ушли.