Харчевня королевы Гусиные Лапы

— Да, почему я кричал? — ответил он странно изменившимся, незнакомым мне голосом. — Я и не заметил, что крикнул. Турнеброш, не видели ли вы здесь поблизости человека? Он налетел на меня в темноте и грубо ударил кулаком в грудь.

— Пойдемте, — сказал я, — поднимитесь, мой добрый учитель.

Но, едва приподнявшись, аббат снова тяжело опустился на землю.

Я попытался его поднять и вдруг почувствовал, что моя ладонь, коснувшись его груди, стала совсем мокрая.

— У вас идет кровь?

— Идет кровь? Тогда мне конец. Он меня убил. Сначала я подумал, что он просто сильно ударил меня. Но выходит, он нанес мне рану, от которой, чувствую, мне не оправиться.

— Кто нанес вам удар, мой добрый учитель?

— Тот еврей. Я его не видел, но знаю, что это он. Как же могу я знать, что это он, раз я его не видел? Да, как? Как все это странно! Просто невероятно, не правда ли, Турнеброш? Во рту у меня привкус смерти, непередаваемый вкус… Так было суждено, боже мой! Но почему здесь, а не там! Вот тайна! Adjutorium nostrum in nomine Domini… Domine, exaudi orationem meam…[80]

С минуту он молился про себя, потом сказал:

— Турнеброш, сын мой, возьми две бутылки, которые я извлек из кузова и поставил рядышком. Сил больше у меня нет. Турнеброш, как по-твоему, куда я ранен? Больше всего болит спина, и мне кажется, что жизнь капля по капле уходит из моего тела, течет по икрам. Разум мутится.

Пробормотав эти слова, аббат тихо склонился набок. Я едва успел подхватить его и попытался отнести к гроту, но с трудом дотащил только до дороги. Расстегнув сорочку, я обнаружил на его груди рану, она оказалась небольшой и почти не кровоточила. Я разорвал свои манжеты и приложил тряпки к ране, я звал на помощь, я кричал во все горло. Вскоре мне показалось, что кто-то спешит на мой зов со стороны Турню, и вдруг я увидел г-на д'Астарака. Как ни неожиданна была эта встреча, я не удивился, я совсем оцепенел от горя. Любимейший наставник испускал дух у меня на руках.

— Что случилось, сын мой? — вопросил алхимик.

— Помогите мне, сударь, — воскликнул я. — Аббат Куаньяр умирает. Его убил Мозаид.

— Совершенно справедливо, что Мозаид пустился в ветхой карете в погоню за своей племянницей, — ответил г-н д'Астарак, — и я отправился с ним, надеясь возвратить вас к тем обязанностям, которые вы выполняли в моем доме. Со вчерашнего дня мы ехали вслед за вашей каретой, которая на наших глазах опрокинулась на ухабе. Тут Мозаид вышел из экипажа, то ли ему захотелось размять ноги, то ли он воспользовался данной ему властью стать невидимым, но только я его больше не видел. Возможно, что он уже предстал пред своей племянницей и проклял ее, ибо таково было его намерение. Но он не убивал аббата Куаньяра. Это эльфы, сын мой, убили вашего наставника, желая покарать его за то, что он выдал их тайны. Можете не сомневаться.

— Ах, сударь, — вскричал я, — не все ли равно, кто это был — иудей или эльфы; надо спасти аббата.

— Напротив, сын мой, это крайне важно. Ибо если его поразила десница человека, я без труда исцелю недуг при помощи кое-каких магических действий, но ежели он навлек на себя немилость эльфов, ему не миновать их неотвратимого мщения.

Не успел г-н д'Астарак закончить этой фразы, как, предводительствуемые кучером, с фонарем в руке показались г-н д'Анктиль с Иахилью, привлеченные моими криками.

— Как, господину Куаньяру худо? — произнесла Иахиль.

И опустившись на колени возле доброго моего наставника, она приподняла его голову и поднесла к его носу нюхательную соль.

— Мадемуазель, — сказал я, — вы причина его гибели. Он заплатил своей жизнью за ваш побег. Его убил Мозаид.

Иахиль обратила ко мне свое побледневшее от ужаса и залитое слезами лицо.

— А вы полагаете, — ответила она, — что так легко быть красивой и не причинять горя?

— Ах, — вздохнул я, — вы правы. Но мы потеряли лучшего из людей.

В эту минуту г-н аббат Куаньяр испустил глубокий вздох, поднял веки над закатившимися глазами, попросил томик Боэция и снова лишился чувств.

Кучер предложил перенести раненого в деревушку Валлар, расположенную на пригорке в полулье от дороги.

— Пойду приведу самую смирную из трех наших лошадей, — сказал он. — Мы привяжем беднягу покрепче и поведем лошадь шагом. На мой взгляд, он сильно занедужил, Лицо у него совсем такое, как у того гонца, которого убили близ Сен-Мишель на этой же дороге, в четырех перегонах отсюда, рядом с Сенеси, где живет моя суженая. Тот хлопал веками и закатывал глаза, что твоя шлюха, не обессудьте на слове, господа. И ваш аббат тоже закатил глаза, когда барышня пощекотала ему кончик носа своим пузырьком. Для раненого это плохой знак; а вот девки хоть тоже иной раз закатывают глаза, да что им делается! Ваша милость сами небось знаете. Слава тебе господи, конец концу рознь. А глаза такие же… Подождите здесь, господа, сейчас приведу лошадь.