Харизма

И руку пронзает дикая боль! Я резко отдергиваю ладонь — из нее, как из лейки душа, бьет струйками кровь и падает на простынку. Секунда — и ладонь зарастает, но я смотрю на простынку: в том месте, где я хлопнул, пробиваясь сквозь ткань, торчат серые костяные иглы — словно щетка. Снова раздается то ли сопение, то ли шипение. Я в шоке.

Резко нагибаюсь, хватаю край простынки и отдергиваю её. Девушки нет. Из-под простынки выкатывается здоровенный шар, состоящий из сплошных костяных иголок — черных, но с побелевшими острыми кончиками, от чего шар кажется седым. Шар откатывается по инерции к окошку, с густым скрежетом тыкается в батарею и замирает.

— Клим? — спрашиваю я на всякий случай, хотя мне уже все ясно.

В ответ молчание.

— Ну, давай, — говорю, — нападай, подонок. Как же ты выбрался? И как ты меня выследил? Что, не хочешь нападать?

Шар из иголок не двигается, но я чувствую, что он меня слышит. Я начинаю что-то говорить и пока рассказываю, осматриваю комнату и все больше удивляюсь. Представляешь, как если смешать детскую и офис?

Аккуратная, почти детская кроватка, у изголовья свалены мягкие игрушки — лошадка, бегемотик. Над кроваткой висят красивые ножны от меча — и это странно контрастирует с лошадками и бегемотиками. Откуда они тут? От старых жильцов? Или подарил кто-то? Рядом с кроваткой стоят тапочки — мягкие и пушистые. Оранжевые, в виде двух кроликов. Слева от окна компьютерный столик. На нем компьютер, интересно какой? Все свободное место вокруг него завалено папками. На мониторе гроздьями наклеены разноцветные листочки с записями. А рядом громаднейших размеров черный телефонный аппарат — по совместительству, видно, факс, но все равно я таких громадных нигде не видел. Рядом с телефоном наклеены графики, таблицы, колонки цифр и диаграммы — все это густо и, видимо, по существу исчеркано разноцветными фломастерами. Слева от окна — шкаф, а перед ним — большая картонная коробка, заваленная до половины увядшим клевером.

Я осекаюсь на полуслове, подхожу к коробке и заглядываю в нее — там внутри лежит точно такой же седой шарик с иголками, только маленький… Ежик!

Ну, точно. Я перевожу взгляд с маленького ежика на большого — и… ничего не понимаю!

— Эй! — говорю. — Клим? Или не Клим? Ты кто? Шар пошевелился — то ли вздохнул, то ли повернулся, — его седые иголки снова поскребли о батарею. Я замер. Шар еще раз покачнулся, и вдруг из колючек появился черный носик и два глаза.

— Выйди из комнаты, придурок! — говорит шар скрипуче. — Я не одета.

Обалдело пожимая плечами, выхожу из комнаты, сажусь на кухне и, отдернув занавеску, начинаю глядеть во двор. За спиной скрипит половица, и в кухню входит девушка. На ней деловые серые брючки и серый пиджачок. Косметики на лице я не заметил, но само лицо… Идеально правильное, поразительной красоты, и кожа гладкая — словно не знаю что. Словно бумага. Как будто в “Фотошопе” подправили. Не видел я никогда такой гладкой кожи у живого человека.

— Интересно… — Девушка задумчиво достает из хлебницы батон и начинает его нарезать. — Сколько нас еще: таких?

— Каких — таких? — удивляюсь я.

— Мутантов.

— Может быть, познакомимся? — спрашиваю я. — Меня зовут Алекс. А как твое имя?

Нож в ее руке на миг останавливается, а глаза насмешливо стреляют в мою сторону.

— Спрашивать имя у незнакомой красавицы — пошло и скучно, — заявляет она. — Поэтому ты всегда спрашиваешь отчество. Кто ты по отчеству?

— Это откуда цитата? — настораживаюсь я.

— Из тебя. Я тебя вспомнила.

Лихорадочно соображаю, кому я мог так говорить — выходит, что мог кому угодно.

— А мы… э-э-э… уже знакомы?

— Мельком.

— И при каких обстоятельствах? Что-то я не могу вспомнить…

— Есть хочется, — говорит девушка. — Каждый раз, когда в ежика превращаюсь, очень хочется есть. Полуобморочное состояние.

— Это только первое время, — киваю я. — Потом будет полегче. Тренировка. Так где мы познакомились?

Девушка густо намазывает хлеб маслом, укладывает сверху шматки сыра и подвигает мне тарелку.

— Меня зовут Инна.

— Инна? — спрашиваю я удивленно. — У меня вроде не было знакомых с таким именем…

— Инна Михайловна. Юг, гора, канатная дорога… Нет?

— Михайловна… Вот та самая черненькая девушка, которая с подружкой…

— С подружкой Катей.

— Не может быть! Ты же тогда была… Длинные черные волосы? Да и вообще это не ты… Лицо… Хотя… Нет, не может быть!

— Не может быть, — передразнивает девушка. — Ты тоже тогда выглядел иначе. Не зеленой мордой с выпученными лазами из душевого шланга…

— Извини, — говорю.

— Постриглась! — объявляет Инна и вдруг хватает откуда-то зеркальце. — Что, хуже стало?

— Нет, конечно, — говорю. — Может, даже лучше… А давно ты это… В ежика? Уже тогда?

. — Тогда — это на канатной дороге? Нет. — Она качает головой. — Тогда я просто испугалась, когда какой-то дурак полез по канату и сорвался вниз.

— И что? Вы даже не стали узнавать, чем все закончилось?

— Не-а. Мы с Катькой испугались и уехали… Я рада, что все кончилось хорошо.

— А когда ты стала в ёжика превращаться?