Ворон, отец трех братьев Воронов, вышел к столбу на площадке. Ему предстояло возглавлять схватку, и он отдавал приказания: воинам засесть в кустарнике и, как только враги приблизятся, поражать их стрелами, женщинам и детям оставаться в типи.
Уинона и Белая Роза стояли прижавшись друг к другу у входа в типи вождя и наблюдали за происходящими событиями. Они увидели, что из прерии с юга возвратились три разведчика и подошли к Старому Ворону.
– Откуда приближаются пауни? – спросил тот разведчиков.
– Мы их не видели, – удивились воины.
– Вы их не видели?! Ваши глаза ослепли, уши оглохли!
Но кто же тогда сообщил о них?
– Мы не знаем.
Старый Ворон вскипел: как это понять!.. Но времени распекать незадачливых разведчиков не было, как не было и времени выяснять, кто сообщил о враге. Из прерии донесся военный клич пауни, и на лагерь полетели первые зажигательные стрелы. Они попали и в сухой кустарник.
По кустарнику побежали огоньки, и невозможно было потушить их, так как пауни уже заняли северный берег ручья и к воде было не подойти. Многоголосый крик врагов потряс дакотов – стало ясно, что воинов у пауни намного больше, чем у рода Медведицы.
Старый Ворон пронзительно засвистел в военный свисток и закричал:
– К лошадям! К лошадям!
Испуганные кони метались среди горящего кустарника.
Еще секунда – и они разбежались бы как свора собак, только что рассыпавшаяся по прерии. Воины бросились к лошадям.
Это не осталось не замеченным противником.
– Не пускайте их к лошадям! Не пускайте! – закричал вождь пауни.
И воины пауни тоже бросились в горящий кустарник. И
среди мечущихся животных завязалась схватка между дакотами и пауни. Лошади словно взбесились, пауни стаскивали на землю дакотов, люди катались по земле между брыкающимися и подымающимися на дыбы конями. Пошли в ход ножи и палицы. Пламя ширилось, и обезумевшие животные, увлекая за собой всадников, понеслись к палатке, где был привязан пегий жеребец. Тот рванулся, вырвал кол и вместе со всем табуном понесся на восток.
Вождь пауни увидел, что большинство его воинов увлеклись погоней за конями. Это встревожило его. Видимо, не менее был обеспокоен и Старый Ворон, потому что с обеих сторон раздались низкие звуки военного свистка, призывающие воинов вернуться к вождям. Но ни повернуть, ни остановить коней уже было нельзя, и воины спешивались, оставляли преследование и бежали к своим вождям. Они даже не нападали друг на друга.
Так род Медведицы потерял всех своих коней. Это было большим успехом пауни, и враги ликовали.
Между тем огонь в кустарнике свирепствовал. Ночь была безветренная, и поэтому он пока не распространялся вширь, с треском пожирая деревца и сухую траву.
Женщины и дети собрались на площадке поселка, типи прикрывали их от наступающих пауни. Голая утоптанная земля не могла гореть. Только дым окутывал людей. Воины сгрудились вокруг Старого Ворона, и Ворон дал приказ переправиться через ручей и атаковать пауни, даже несмотря на то, что все подходы к ручью простреливались.
Он сам взялся возглавлять эту сомнительную попытку.
Уинона попыталась представить себе, что произойдет, если воины рода Медведицы потерпят поражение. Ее –
дочь вождя – пауни убьют, и скальп ее украсит трофейный столб у палатки врага. Других женщин и детей тоже могут убить, но, скорее всего, они станут женщинами и воинами того племени, которое сейчас уничтожит их мужей, братьев и отцов.
Уинона и Белая Роза прижались к Унчиде, точно ища у нее спасения.
– Отец! Отец мой, Матотаупа! Если бы ты был здесь, надо мной не нависла бы такая беда!
– И это правда, – раздался голос; Уинона вздрогнула, она не ожидала, что кто-нибудь, кроме Унчиды и Белой
Розы, услышит ее, она обернулась и увидела человека, который произнес эти слова – воина по имени Чотанка.
Со стороны ручья еще не было слышно ни криков, ни шума схватки. Воины или еще не предприняли наступления, или что-то произошло. Ну, может быть, они все сгорели? Или задохлись в дыму? Или пали под ударами пауни? Или…
И вдруг раздался резкий крик!
– Хи-юп-юп-юп-хи-иах!
Пауни тревожно зашумели и подались от берега. Уиноне послышался еще свист летящей стрелы. Дым совсем заволок палатки, девочки стали задыхаться, и Уинона велела им лечь, потому что у поверхности земли было легче дышать.
А тут еще прогремели два выстрела и наступила полная тишина. Стало слышно, как потрескивает пламя в кустарнике.
Девочки напряженно прислушивались.
Снова раздался яростный вой пауни. И опять два выстрела, на этот раз в другой стороне. И снова пауни смолкли. В наступившей тишине где-то позади врагов прозвучали два слившихся в один голос:
– Хи-юп-юп-юп-хи-иах!
Уиноне были хорошо знакомы эти голоса. Она поднесла сложенные руки к лицу и от необыкновенного счастья, что отец и брат тут, недалеко, совсем рядом, вцепилась зубами в пальцы.
«Это они! У Харки таинственное железо! Значит, стрелял Харка! Стрела – это, конечно, стрела отца, Матотаупы. Топот коней, донесшийся в наступившей тишине, означает, что Матотаупа и Харка на своих мустангах, вот почему они так быстро меняли места, нападая на пауни».
И еще раз прогремели выстрелы.