Харли Квинн. Безумная любовь

Она была красивой женщиной. Но на улице на нее оборачивались бы не из-за красоты, а из-за путаницы лиан, переплетающихся в роскошных рыжих волосах. На любой другой женщине это выглядело бы дешевым жеманством: «Эй, вы все, посмотрите на меня! Я действительно чокнутая!» На Ядовитом Плюще лианы смотрелись не то чтобы нормально, однако вполне естественно.

Не естественным было то, как она ласково разговаривала с ними, шептала им что-то. Но больше всего пугало то, что лианы, казалось, шевелились в ответ. Харлин решила называть ее только Памелой или мисс Айсли. Ей хотелось узнать, как та отреагирует на открытый отказ потворствовать ее мании, пусть даже на время одной терапевтической сессии. Пациентка должна была понять, что она не единственная железная леди в комнате.

В данную минуту Айсли подчеркнуто игнорировала Харлин, отвернувшись от нее настолько, насколько позволяла короткая цепь. Хороший знак: Айсли не стала бы так стараться ради кого-то, кого она ни в грош не ставила. Пробиться сквозь непроходимую чащу ее обороны будет трудно, но Харлин не теряла надежды. Что касается остальных трех женщин, тут все было гораздо хуже.

Слева от Айсли сидела Харриет Пратт. Как и у Айсли, у нее имелось прозвище — Мартовская Крольчиха — но на этом сходство заканчивалось. Айсли слыла одинокой, независимой женщиной, гордившейся своей независимостью. А Пратт по собственной воле связала свою жизнь с Безумным Шляпником, мерзким и язвительным типом, которого терпеть не могли даже другие преступники.

Харлин терялась в догадках, что объединяло этих двоих. В Шляпнике не было ничего привлекательного, и он явно не был способен на искренние чувства. Если бы на чайной церемонии Алиса встретилась с этим Шляпником, она проснулась бы с воплем. А будь там еще и Харриет Пратт, Алиса вообще никогда в жизни больше не смогла бы заснуть.

В самом низу первой страницы истории болезни Пратт кто-то из врачей нацарапал «Крыша у нее к чертям съехала». Доктор Лиланд не одобряла ругательств и использование подобных выражений, так что подобной выходки хватило бы, чтобы врач получил выговор. Но пометка оставалась нетронутой, хотя избавиться от нее не составило бы труда. Иными словами, характеристика попала в яблочко, пусть и обрисовывала ситуацию непрофессиональными терминами.

Пребывание в «Аркхеме» и плохое питание отразились на внешности Пратт. Ее кожа потускнела, а светлые волосы поредели. Одежда на ней висела мешковатая, и Харлин сомневалась, что под ней скрывалось: лишний вес или мышцы, отвыкшие от работы. Согласно истории болезни, ей исполнилось тридцать пять, но выглядела она лет на пятнадцать старше.

Возможно, эффект усиливали ее скрипучий голос, кошмарный выговор кокни и привычка называть всех «душка» и «зайчик». Эта манера надоедала очень быстро. Наверняка, где-то в лондонском Ист-Энде сейчас коллективно морщились все тетушки-кокни в их расшитых перламутровыми пуговицами платьях. Акцент Пратт и ее вечные «крутяк!», «офигеть» и «ничесе» раздражали ничуть не меньше, чем ядовитый смех Безумного Шляпника.

— Блестящая штучка! — пропищала следующая пациентка, сидевшая рядом с Пратт. Маргарет Пай могла бы составить Пратт серьезную конкуренцию в борьбе за звание самого невыносимого-пациента. Ее прозвали Сорокой, и она действительно напоминала эту птицу. Любой блестящий предмет немедленно привлекал ее взгляд, после чего она окуналась в собственную реальность, из которой ее не удавалось вытащить. Она сделала бы все что угодно ради того, чтобы заполучить сияющую добычу, и она была куда сильнее (и опаснее), чем казалась.

Именно доктор Лиланд настояла, чтобы в группу включили Сороку. Переживая за судьбу проекта, Харлин согласилась, но, ознакомившись с ее историей болезни, пожалела, что для начала не расспросила Джоан о причинах такого решения. Несколько докторов поставили Маргарет Пай один и тот же диагноз, осложненный обсессивно-компульсивным расстройством: социально-неадекватная личность. С профессиональной точки зрения Харлин, Пай требовалась структурированная терапевтическая программа с системой четко сформулированных целей и периодическими вознаграждениями. Все это вкупе с медикаментозным лечением обсессивного расстройства принесло бы куда больше пользы, чем групповая терапия.

К сожалению, скудный бюджет «Аркхема» просто не мог себе позволить столь дорогие программы для всех нуждающихся в них пациентов. Будь Маргарет Пай знаменитым и опасным преступником, совет директоров постарался бы получить грант на ее лечение. А если бы у нее нашлись богатые родственники, администрация клиники обратилась бы за средствами к ним.