Харон

— Машенька, ну как же так! А я-то тебя обыскался.

Смуглая женщина в пушистой кофте медленно подняла веки, отрывая взгляд от протянувшихся вдали лунных дорожек; над Рекой вновь светили две луны.

— А, это ты… — безучастно проговорила она. — И здесь не угомонился еще. Чего тебе, Антон?

— Ты видела, меня забрали в последний момент. Я уверен, это из-за тебя. То есть я хочу сказать, это очень хорошо, что мы будем вместе, правда?

— Наверное. Хорошо.

— Взгляни, Тот берег приближается. Сейчас особенно видно, что он пологий, почти совсем ровный, и это странно, ты понимаешь, что я хочу сказать? У всех земных рек наоборот: правый берег высокий, левый низкий, это из-за вращения Земли, ты понимаешь? То есть мы на самом деле на другой планете.

— Вот как? Может быть…

— Реальность — это совокупность всего, что существует, в отличие от несуществующего, разве не так? А мы разве не существуем? Ты, я, все вокруг, этот корабль, Ладья, Тот берег, этот. Река. Ты, кстати, не видела тут никого из… ну, из знакомых? Я, знаешь, искал-искал, не нашел.

— Нет…

Антон нерешительно потоптался рядом.

— Так я еще поищу, ладно? Ты побудь здесь, никуда не уходи только, а я пробегусь. Не может быть, чтобы никого не было, я же видел, как… Ты только ничего не бойся, Машенька, я уверен, все разъяснится. Выдумки… ерунда. Локо этот просто сумасшедший.

— Ты туда сходи, — не глядя, женщина махнула рукой в сторону носовой части судна, — там найдешь с кем поговорить. Единомышленников. Если уж тебе очень хочется…

Перекрещенные дорожки не отпускали ее взгляда. Они серебрились рыбьей чешуей, бликами, что становились все крупнее, как в речных устьях, куда из невидимого пока моря нагоняет волну. Было и что-то еще новое в перекрестье отсветов, прежде не отмечавшееся, Антон увидел, сразу забыл, не придал значения.

— Вот и хорошо. Никуда, значит, не уйдешь?

— Уйду?… Отсюда?… Куда?…

Вновь не найдя что ответить, Антон отошел. Ему приходилось пробираться сквозь густеющую толпу, почти стену из стоящих плечом к плечу, но отчего-то это удавалось без труда. Тела легко расступались и смыкались за ним, двигаться было нетрудно.

— …Товарищ, народ слушает тебя! — донесся густой голос от самого носа Ладьи, с бака, где толпа была особенно плотна, и Антон даже ощутил некоторое сопротивление. Сюда он еще не доходил и уже совсем решил повернуть, а лучше просто остановиться и постоять тихонько, как все, но густой голос притягивал его, как магнитом.

— …Товарищ, народ слушает тебя, — повторял грузный мужчина с мощными, почти как у Перевозчика, руками. — Народу… нам необходимо твое прямое, подкрепляющее слово. Мы нуждаемся в нем. В разъяснении и поддержке.

Грузный обращался к стоящему рядом, лицо которого напоминало в резком двойном свете смятую денежную бумажку, а сам он был худ, как жердь. У него, как у многих тут, были закрыты глаза.

— В конечном итоге, ну что еще можно сказать? Клото сплела нить, Лахесис отмерила ее, а Антропос пресекла. Куда должны мы смотреть теперь? Что надо увидеть? Царство Гадеса или сверкающие поля Элизиума — не все ли равно…

Антон пробрался совсем близко, борясь с оцепенением.

— К нам, товарищ? — Грузный освободил место подле, указал: — Становись рядом. А ты говори проще. Дай оптимизм, народу трудно. Знаешь, кто это? — обратился к Антону. — Я его возле себя сколь Ладей подряд держал, не отпускал, у него в лагере учеников было… Психа знаешь? Самый талантливый, говорит, собака, складно, за то, наверное, его и оставили, а этого — сюда. Да и впрямь сказать, что-то он сдал. Не помню, когда и глаза последний раз открывал. Я на Земле знаешь кем был? У меня банк…

— Я Психа знаю, — сказал Антон. — Только все это, по-моему… — Он хотел сказать: чушь, а вдруг само собой получилось: — Совсем не важно.

— Как не важно? Почему не важно? Мне — важно! Меня вот — сюда, а я не боюсь. Ничего не боюсь, ясно вам? Спокойно, товарищи! — сказал он зычно поверх голов, развернутых в разные стороны. — Спокойно! Мы — вместе! Я слежу за курсом!

— Фетида и Галатея помогают морякам в кораблекрушениях, — мечтательно произнес худой.

— Слыхали, товарищи! Помощь близка! Наверх, вы, товарищи…

— Они сходятся! — внезапно слабо вскрикнули в толпе. Из середины голов, за которыми терялась корма с помостом Харона, поднялась рука и тут же опала. Немногие взглянули туда.

— Наверх, вы, това… — Грузный издал тонкий сип и застыл с открытым ртом и поднятой головой. Мясистый нос всхлипнул в последний раз, глаза закатились, и он стал похож на остальных.

Антон совсем освободился от страха. Ему было только невыразимо печально. Как неизбежное и должное принял он и то, что обе луны в черном бархате неба теперь оказались совсем рядом, освещая Ладью с двух бортов, что дорожки их слились в

одну, изгибаемую крупной зыбью границу, на которую вот-вот наедет черное судно, взрежет, взломит тупым своим форштевнем. И гул, неведомо откуда нараставший, вдруг опрокинулся на них, а гулу вторил их тихий, но такой отчетливый плач.