Харон

– В ней должна использоваться солярка, по-моему, – неуверенно сказал мужской голос, и раздались звуки, как если бы жесть терли о жесть. – Не надевается. – Мужчина зашипел, снова громыхнуло, упав, металлическое. – Горячая, черт!…

Полог палатки был неопределенного пегого цвета. Из-под него, натянутого прямоугольным домиком, вел двойной тамбур. Похоже, это и есть искомое. Харон шагнул вплотную к палаточному боку.

Подобные сцены в лагере были чрезвычайно редки. Вместе с гаснущей памятью о прошлой жизни между мужчинами и женщинами утрачивались и брачные узы – если кто-то попадал сюда вместе с супругом. Дело было даже не в прекращении способности и потребности в физической любви. Распадались связи. А с ними и все сопутствующее.

Он поглядел с одного бока палатки, с другого. Да, действительно, когда-то она была желтой. Но где что-нибудь похожее на печку?

Словно в ответ раздался женский голос:

– Зачем ты затащил ее внутрь, болван?

– Я думал, так будет теплее. У меня зуб на зуб не попадает.

– А я ничуть не мерзну. Просто перестаю замечать холод. Я ощущаю настоящий комфорт. Почему ты не можешь, как я? Никогда не обладал силой воли. Всегда был слизняк. Мразь.

– Пожалуйста, перестань, Марго, – взмолился мужчина. Пробормотал невнятное. Потом: – Смотри, она так и продолжает работать, хотя в бачке нет ни капли. Поразительно. Как это получается? Внутренний цилиндр накален до малинового, и вентилятор гонит воздух, но чем он питается? Попробуй,

как тепло. Слышишь, Марго, погрей хотя бы руки, хочешь?

– Я в этом не нуждаюсь, – отрубила Марго. – Имбецил.

«Что-то больно разнообразно она ругается, – подумал Харон, переступая с ноги на ногу, – ни разу еще не повторилась».

Теперь он различал не такое уж слабое гудение внутри. Звук был слишком ровным, поэтому сперва он его даже не выделил из окружающего не менее ровного безмолвия с далекими привычными шумами лагеря. Они неслись из центра. На окраинах всегда бывало тише.

– Я только хотел сказать, что ты можешь не опасаться запаха гари. Ее просто не будет, хотя я решительно не понимаю…

– Что бы ты понимал! «Он не понимает»… Что бы ты понимал и что бы ты без меня делал, скажи на милость? Вот что ты собираешься делать?

– Я попробую приладить трубу обратно, хотя…

– Тупица! Я спрашиваю, что ты собираешься делать вообще? Как мы будем выпутываться из этого положения, в которое ты нас загнал? Ведь мы… ведь я очутилась здесь по твоей вине. Если бы ты не напился, как последний сапожник, мне не пришлось бы вести машину. Если бы мне не пришлось вести машину – машину! Боже! да твой драндулет давно нужно было списать в металлолом! – не провалились бы тормоза. Если бы не провалились тормоза, мы спокойно доехали бы домой, а не… не сюда.

– Если бы за рулем был я, тормоза провалились бы точно так же. «Мерседес» старенький…

– Нет, не провалились бы! В конце концов, этот столб пришелся бы на твою долю! Страх какой, до сих пор перед глазами стоит…

– Не понимаю, в чем разница, ведь я сидел рядом. Если бы мы поменялись местами и ты села справа…

– Я бы села сзади! – Послышались всхлипывания.

– Марго… Не надо, Марго. Ты ведь тоже была порядком на взводе, что уж теперь говорить.

– Подумаешь, лишний коктейль!

– Ты пила коньяк, Марго, – сказал мужчина устало. Возобновился скрежет жести о жесть. – С коктейлей ты начала. Как обычно.

Марго долго не отзывалась, и Харон, которому надоело торчать под палаточной стенкой, уже хотел войти, но тут голос Марго произнес:

– Отсюда можно выбраться.

Мужчина промолчал, и она повторила громче:

– Отсюда можно выбраться, ты слышишь меня? Мне сказали знающие люди. Отсюда выбирались… возвращались, есть ход.

– Марго, не сходи с ума. Ты же сама прекрасно представляешь, где мы находимся, только что говорила. Кто отсюда выбирался? Куда? Как?

– Есть ход! – Голос Марго зазвучал тише, но напористей. – Мне сказали те, кто знает точно. Он… – невнятно, -…кроме корабля. Обратно в горы. И там выводит. Надо только убедить, уговорить, предлагать что-то бесполезно, ему ничего не надо. К сожалению. А то бы я…

– Уж это конечно, – сказал мужчина. – Ты бы не растерялась. Тебе не привыкать.

– Перестань!

Харон почти увидел, как эта женщина досадливо отмахнулась. Она представлялась ему маленькой шатенкой, хорошенькой, как куколка, с лучистыми порочными глазами, вертлявой и злой. А муж был большой, рыхлый, может быть, с рыжей неаккуратной бородкой.

– Тебе, в конце концов, не привыкать тоже. Мы скажем, что у нас остались двое малышей. Или трое. Что они без нас пропадут. Хотя бы без одного из нас. И старуха мать… Ведь моя мама еще жива. Должно же в нем сохраниться что-то человеческое.

– И этот кто-то один будешь, конечно, ты. Откуда ему знать, что ты уже четыре года, как упрятала старушку в богадельню.

– Прекрати! – Марго зашипела, как рассерженная кошка. – Это называется геронтологический пансионат для страдающих некоторыми нервными…