Харон

На расстоянии это выглядело, как взмах гигантской незримой руки. Вооруженная широкой кистью маляра, но несущая не игру веселых красок, а непроглядную тьму, рука прошлась по улицам и кварталам – и выключились цепочки фонарей, мигнув, исчезли окна, пробежав быстрой лентой, тьма укутала здания, растворила их в себе.

Игнат охнул, выругался.

– Спокойно, подполковник, – сцепив зубы, выдохнул Михаил и включил дальний свет. – Только одна подстанция. Сейчас врубят аварийную. Смотри, в Строгине все о'кей.

И верно, слева позади, за темным массивом Серебряного Бора можно было рассмотреть отдельные огоньки. «Чероки» въехал в жилые кварталы, фонари вновь загорелись фиолетовым накалом, вспыхнули окна и витрины. Напуганные, люди вновь заспешили по своим вечерним делам.

– Ну вот.

Движение оставалось свободным. Михаил то притормаживал, то прибавлял скорости – из-за плотного встречного потока, что очень часто выбивался на правую полосу.

– Бегут… Кто может – спасается. Что ж, все верно. Кто может.

Развернувшись у Кунцева, они попали на проспект Гречко, где едва не наткнулись на хвост бесконечной – насколько это можно было рассмотреть вперед – колонны бронетранспортеров. Эти двигались в город. Невзирая на снежок, люки были открыты, из них торчали головы мальчишек в черных шлемах со слезящимися от ветра глазами. Михаил пошел на обгон, благо тут места хватало. Появление бронетехники могло удивить его лишь постольку поскольку. Оно укладывалось в схему. Не его схему, не его логику – логику этого Мира. Даже конкретней – этой части Мира.

Об Игнате такого не скажешь. – Что… что это? Почему? Откуда?

– Да, да, вы правы. Действительно – откуда? Как же так? Что ж такое? Таманская дивизия вошла бы по Ленинградскому шоссе. Непорядок. Ай-яй-яй!… Что вы хотите, Игнат, – продолжал он, отбросив шутовской тон, – большая заварушка – это ли не время сведения всех и всяческих счетов? По-вашему, конец света пройдет без сучка без задоринки, недаром репетировали не единожды за последние десять лет? Так это вам не стальная «дер гроссе Дойчланд» – ди эрсте колонне марширт, ди цвайне колонне марширт. Русский мальчик, помните, как немецкому сказал? «А у нас занятнее!» Могли у министра обороны сдать нервы? Да у кого помельче – у командующего сухопутными войсками, у комдива, когда его третьим «ударом» шарахнуло.

Справа, через силуэты БТР, мелькнули окна последнего высокого длинного корпуса на углу Давыдовской, протяженного, как океанский лайнер. Следовал километровый отрезок с лесом и старыми садами по сторонам. Под одним из фонарей расположилась частная лавочка «Автозапчасти». Ее владельцы – двое крупных парней – стояли возле своего стенда с флягами и полиэтиленовыми бутылями, стопой покрышек, баллонами с автолаками. Они смотрели на проходящую технику.

– Ну прямо как в нестарые недобрые времена!

– Конец света – кто мог подумать, что он будет таким? Таким… привычным, что ли. Я плохо помню

девяносто первый, но тогда тоже была техника, и почти никто внимания не обращал. Знаменитая баррикада у «Белого дома» – смешно, по колено.

И пьяные все. Михаил… когда это… это случится? Не отвечая, Михаил вдруг резко взял вправо, сблизился с ближайшим БТР борт в борт и, выждав секунду-другую, заставил «Чероки» буквально прыгнуть сквозь строй бронированных утюгов. Позади раздался мгновенный скрежет, джип слегка развернуло. Загромыхал, уносясь назад, сорванный бампер. Игнат всем телом повернулся.

– Высадите меня здесь, – отрывисто попросил он.

– Желаешь встретить крайний час Мира наедине?

Бронетранспортеры шли по Кутузовскому. Горела как ни в чем не бывало подсвеченная прожекторами Триумфальная арка. Даже вечерняя иллюминация оставалась в городе. Людей лишь было мало.

Редкие прохожие жались к стенам, за которыми во всех этих добротных домах испуганные жители смотрели в окна, ловили тревожные новости и тоже, наверное, вспоминали.

Михаил проехал на малую дорожку прямо поперек газона с корявыми яблонями. Колеса джипа пропахали черные колеи в незамерзшей почве, присыпанной снегом.

– Погоди, Игнатий, не провожай Мир до полуночи хотя бы, чтоб все по правилам. – Михаила очень подмывало сказать, и он подумал: почему нет? Подождал, пока Игнат выйдет. – А вот небезызвестной Инне Аркадьевне все от меня идущие излучения – ну никакого урона. Прислушайтесь, Игнат, я редко бываю абсолютно серьезен и говорю чистую правду. Поразмыслите за оставшиеся до двенадцати… сколько там? два часа неполных, – с чего это? – И уехал, вновь пустив «Чероки» напролом, словно демонстративно отказываясь от правил и проложенных путей.