Харон

– А не договоримся, мужики? Командир, договоримся, а? Все деньги возьмите, сколько есть. У меня есть, – врал я.

– Чего у тебя может быть… Руки поднять, за голову, стоять, ноги шире. Куртку распахни, пижон. Это еще что у тебя?

Тот, что взялся обыскивать, прихватив дубинку под локоть, заметил за разошедшимися концами шарфика отблеск с ленты.

Только это и было нужно.

Заранее набрав в грудь воздуха и надавив себе большими пальцами на шею, где по ней проходила лента, он раскрыл две крайние пасти и с неуловимой быстротой разорвал горла щенкам в форме. Штатский корчился, придавленный к земле могучей лапой. Его он немного пощекотал когтями.

Змеи ошейника, ярясь, злобно тянулись к придавленному, роняли яд с зубов. Хвост с драконьей пастью хлестал по бокам.

Оборотившись вновь, он одной рукой взял штатского за глотку. Поднял, прислонил к сетке ограды садика.

– Так договоримся, пятнистый?

В сиреневом рассветном полусумраке видно было, что глаза у того совершенно белые. От адреналинового спазма, вызванного мгновенным и непереносимым ужасом, зрачки закатились под лоб.

Он сильно и больно сжал, заворачивая штатскому мочки ушей, и глазные яблоки вернулись в нормальное положение.

– Вот так оно и бывает, пятнистый. Это тебе не бомжарика беззащитного по ребрам охаживать. Не ширнутых обирать. Сонник – слыхал про такую воровскую квалификацию? Так ты еще хуже, оттого мне тебя и не жалко ни чуточки, соплячок. – Спросил быстро, резко: – Число какое сегодня?

– Две… двенадцатое, – просипел мужик, держась за горло и размазывая кровь со щеки, распоротой когтем.

– Сентября, я так понимаю, да, пятнистый?

– Я тебе не пятнистый, сволочь. Оборотень. Не боюсь тебя, понял?

– Чего? – очень удивился он.

– Собака ты баскервильская, не бывает вас, не боюсь, не боюсь тебя!…

«У сопляка истерика», – сообразил он.

– Ишь, мы какие гниды начитанные… Фу-ты ну-ты… Эк!! – Автоматическим ударом, прошедшим вне сознания, переломил кисть, метнувшуюся к поясу, где, должно быть, была полукобура. Так же автоматически вторым прямым вбил нижнюю челюсть в кадык, предотвращая вопль. Оставалось лишь прикончить совсем, что он и сделал.

– Усвоили политграмоту, – пробормотал, убираясь из темного закутка.

Он не боялся погони с собаками. Ни одна ищейка не пойдет по его следу. А вот из района надо бы убраться как можно быстрее и незаметнее.

Он сел с толпой утренних работяг в счастливо подошедший автобус и скоро в гораздо более плотной толпе уже спускался в метро.

Скромно, но со вкусом одетый светловолосый мужчина.

«Шимми – это танец заграничный! Не совсем, но все-таки приличный…» – назойливо вертелась песенка.

Двенадцатое сентября от девятого, когда он возвращался в предыдущий раз, отделяет, как можно догадаться, всего два дня, и было бы странно искать перемены, но он все же непроизвольно искал их, а поймав себя на этом, строго приказал прекратить. Он на отдыхе. Заслуженный отпуск. Для него, как в том веселом клипе про бухгалтера: «Месье Жан». Музыка, танцы, развлечения».

«Граф Монте-Кристо, – выскочило моментально. – Встречи со старыми добрыми друзьями – Кадруссом, Дангларом и еще этим, как его, прокурором, который его засадил… С де Вильфором. К кому бы двинуть для начала?»

Обведя глазами рекламы и наклейки с плакатами о восьмисот пятидесятилетии Москвы на стенках вагона, он подумал, что на месте мэра Не велел бы сдирать их вообще – авось дотянут до девятисотлетия. «Если само метро не зачахнет», – подумал он. Затем прикрыл глаза и вызвал из «памяти» телефоны знакомых девочек,' кого можно рассчитывать застать дома в пятницу утром.

Ему сохранили эту способность, своеобразный экран под веками, изъяв все, относившееся к прежней деятельности, оставив лишь его личное. Ну и немножко информации общего плана. По сути, обыкновенная записная книжка. Чуть шире.

Из множества строчек он выбрал ту, где был адрес, по которому ему не особенно удивятся. («Ну-ну, не преуменьшай!…») Там он, по местному времени, не был дней десять.

Являться к даме каждые двадцать четыре часа с цветами, презентами и застоявшейся потенцией по меньшей мере неосмотрительно. Самая мнительная за жениха примет.

Он глубоко вздохнул и стал смотреть на коленки девушки, читавшей яркую книжку в суперобложке. «Записки…» кого-то там. Дракон нарисован. Девушка сдержанно похихикивала.

Кроме «Записок…» и коленок, ему была видна пышная пепельно-русая макушка. Под его взглядом макушка начала медленно-медленно склоняться, а смешки прекратились.

Вдруг девица вскочила и пулей вылетела, расталкивая других пассажиров, когда двери, согласно объявлению, обещали вот-вот закрыться. Она была красная, как маков цвет. Вряд ли она ехала именно до этой станции.

Выходя на следующей и усмехаясь, он старался, чтобы усмешка была не слишком самодовольной.

– Инесс, – сказал он из вестибюля метро, где были установлены таксофоны с кнопочным набором и оплатой магнитными карточками. – Инесс, это снова я, я вам еще не надоел? Ах, даже так. Что ж, готовься, буду через семь тире двенадцать минут, я, как обычно, рядом, дышу буквально в затылок.