Харон

– А теперь обратимся к одному из наиболее знаменитых творений Шопена, вы узнаете этот ноктюрн по первым аккордам.

Диктор оказался прав, аккорды я узнал, но для меня стало откровением, что это Шопен. Потом вспомнил. Это был саундтрек в рекламе антидепрессантов, там в конце отеческий голос советовал: спросите своего врача о нашем лекарстве, возможно, помощь совсем рядом. После по экрану шел мелкий текст с предупреждением о побочных эффектах пилюль – от безобидного внутреннего кровотечения до навязчивых мыслей о самоубийстве.

Ливень обрушился плотным водопадом. Ландшафт исчез, исчезло и шоссе, оно теперь ограничивалось мутным пятном от моих фар. Ветер подхватывал струи дождя и гнал параллельно асфальту. Быстро темнело. Из-за грохота ливня и шопеновских аккордов я прозевал сообщение навигатора.

– Что? – крикнул я в экран. – Что ты сказал?

Навигатор послушно повторил. Он предупреждал, что через милю я должен свернуть на шоссе номер двадцать пять. Правый поворот.

Поездка становилась интересной. Я с трудом различал разделительную разметку в трех метрах от меня. Иногда, поймав луч фар, мутным призраком вспыхивал какой-то дорожный знак на обочине. Дальше вставала гробовая темень. «Кромешная» – вспомнил я слова капитана Ригли.

Поворот на двадцать пятое я нашел почти на ощупь. Это была дорога местного значения в две полосы, разделенные желтой линией. Навигатор невозмутимо утверждал, что до лачуги покойного охотника оставалось всего миль пять. К этому времени начался град. Повороты шоссе стали круче, затейливей. Я понятия не имел, что таится за обочиной – бездонная пропасть, дикие скалы, обрыв с бурной рекой, Тартар.

Из-за поворота выскочили фары и понеслись на меня. Я вильнул вправо, джип занесло, я едва удержался на дороге. Мимо, громыхая, пролетел лесовоз. Вспыхнув рубинами задних габаритов, пропал в черноте.

– Местные, мать вашу! – выругался я. – Дровосеки хреновы…

Шопен начинал мне нравиться. Наверное, что-то общеславянское в упоении безысходностью. Когда боль становится почти наслаждением, а приближение краха ожидаешь с растущим восторгом. Я вошел в поворот, прибавил газ, чувствуя, как резина скользит, теряя связь с асфальтом. Теперь я уже не видел ничего, кроме косого града и петляющей желтой полосы посередине шоссе.

– Вы прибыли к месту назначения, – неожиданно оповестил меня навигатор. – До свидания!

– Эй! – закричал я. – Погоди! Какой «до свидания»!

Я затормозил, осторожно съехал на обочину. Мои фары нависли над черной лужей неизвестной глубины, за водой угадывались стволы деревьев. Аккуратно тыкая указательным пальцем, я снова набрал вермонтский адрес. На экране навигатора появилась надпись «Ошибка».

– Ну ты и сволочь… – тихо пробормотал я и выключил радио.

Глубоко вдохнул, терпеливо повторил все сначала. На экране долго крутилась иконка песочных часов; под нервную дробь града и дождя по крыше я неотрывно следил за их вращением. Часы исчезли, экран вспыхнул голубым. Неожиданный женский голос вдруг заговорил по-французски. Из длинной фразы удалось разобрать лишь «силь ву пле».

Я сорвал гнусный прибор со стекла – он отлепился с распутным чмоком – опустил стекло и выбросил мерзавца в ночь, во мрак, в черную бездну.

Град кончился, остался лишь ливень. Было непонятно, откуда у них там наверху столько воды. Самым разумным будет переждать дождь на обочине, подумал я. И снова вырулил на шоссе.

Со скоростью в пятнадцать миль я полз по краю дороги, пытаясь сквозь темень разглядеть хоть какие-то признаки человеческого присутствия – дом, сарай, хотя бы забор. Ничего, кроме мокрых стволов, диких камней, черных еловых лап, нависающих над дорогой. Я включил радио, Шопена не было – станция пропала, из динамиков доносилось лишь унылое шипение. На меня вдруг накатила страшная усталость, изнеможение. Мне показалось, что я плутаю уже целую вечность. Или что это сон. Или что я уже умер.

Безумно захотелось выпить. Глоток бурбона наверняка расставил бы все по своим местам. Тут мне навстречу выплыл столб с жестяным почтовым ящиком. Я притормозил, пытаясь разобрать имя на ржавом боку. От имени остались лишь «R» и несколько загадочных иероглифов. За столбом виднелась прогалина, туда, в чащу, уходила колея.

Я выматерился и свернул. Колея резко пошла под уклон, я выжал тормоз, но джип все равно полз, хрустя сырым гравием. Я воткнул первую передачу, фары выхватили стволы каких-то могучих, почти доисторических деревьев. По стеклу мокрой тряпкой хлестнула еловая ветка, дорога сделала петлю, и я выкатил на горизонтальную поверхность. Свет моих фар уперся в крыльцо. Мокрые ступени, дверь, кресло-качалка.

Я выполз из машины, ноги затекли и не гнулись. Попытался выпрямиться, спина тоже не разгибалась. Почти моментально я промок насквозь. Поднялся по ступеням, чертыхаясь, проковылял к двери. Постучал.

Дождь колошматил по крыше крыльца. Я пару раз пнул дверь ногой, приложил ухо. Ни звука. Я вытащил из кармана ключ, нащупал замок. Ключ легко вошел и повернулся. Я толкнул дверь, она распахнулась.

– Эй! – крикнул я в темноту дома. – Есть кто живой?