Харон обратно не перевозит

— Лонч! — Старик поднял глаза. — Не суетись! Рогатки начнут выставлять самое раннее через полтора часа, как пробьют зарю. Мы успеем. За дело!

Сгущались сумерки. Уплывало за клети багровое солнце. Стоя во дворе, Старик смотрел, как Группа готовится к отъезду, как Лип с Бартом выкатывают каптан и впрягают в него лошадей, как мечется по терему Чака и таскает скудные пожитки Лонч.

Все были заняты делом. Возбужденные нависшей угрозой, они чувствовали особую собранность и, унимая лихорадочно мчащуюся по жилам кровь, аккуратно обшаривали все уголки и закоулки, оглядывали заранее подготовленную поклажу, тщательно подгоняли упряжь и осматривали копыта лошадей. Однако, рассчитывая возможные варианты, проверяя в последний раз систему сложения и беседуя по этому поводу с Мистером Томпсоном, все они вытеснили из своего сознания как уже абсолютно неважное и сам Земский приказ, где лежало сейчас бесчувственное тело Антипа, и знакомца их, молодого подьячего Гаврюшку.

А Гаврюшка между тем действовал. Сгибаясь и хоронясь в наползающей тьме, он бесшумно крался по–над стеной длинною сруба через двор приказа, там, где четверть часа назад двое стражников протащили под руки и швырнули в зловонную грязь опальной тюрьмы так и не пришедшею в себя Антипа. Присев у угла на корточки, он выждал, пока пройдет мимо, ворча и сплевывая, охраняющий тюрьмы караул, а потом метнулся к дверям.

Подкупленный им три дня назад сторож, к счастью, не успел еще запереть наружную дверь, и Гаврюшке не пришлось долю маячить на светлом фоне недавно срубленных бревен. Больно стукнувшись плечом о косяк, он мышью юркнул в притюремник. Сторож как раз только что затащил Антипа в отдельную клеть, где положено было держать шедших по государеву делу, и теперь укладывал его, подсовывая под голову тонкое поленце. Услышав звук задвигаемой щеколды, сторож отпрянул от Антипа, вскочил, резко хватаясь за нож, на ноги.

— Аз сице, аз, — хрипло проговорил Гаврюшка. — Эх, черт, беда, Фома, нескладно како…

— Да что, что случилося? — пугаясь, вопрошал Фома, бледнея лицом.

— Ты вот убо что, Фома, — сказал Гаврюшка, проходя в чуланчик. — Ты выйди, а? От греха. Мне доведатися надобе кое чево. Видиш, сиделец умом ослаб, язык скусил. — Левой рукой он ловко сунул сторожу в карман увесистую калиту. Почувствовав ее тяжесть, Фома осклабился, угодливо закивал.

— Конечно, конечно. Тебе вся воля. Никтоже видал? — осведомился он деловито.

— Кажись, никтоже. Ано ты тамо выстави на столе вино да индо разлей по чаркам. Пображничати аз пришед, аще что.

— Надобе его в железа…

— Да куды ж его в железа? Мало не мертвый.

Закрыв крепкую дубовую дверь, Гаврюшка отгреб сапогом мусор и стал на колени рядом с распростертым на полу Антипом. Найдя в кармане тряпочку, поплевал на нее и принялся оттирать окровавленный рот.

— Вот беда, вот беда–то, — бормотал он, растирая Антипу виски. Оглянувшись и увидев в углу бадейку с водой, он вскочил и, схватив ее, вылил на Антипа.

Плотник зашевелился, медленно открыл глаза, уставился на Гаврюшку тяжелым бессмысленным взглядом. Гаврюшка ждал, сидя на корточках. Наконец Антип узнал подьячего. В глазах его появилось затравленное выражение, а на лице отразилась мука. Из горла Антипа вырвался стон.

— Ну что же ты наделал! — воскликнул Гаврюшка с отчаянием. — Что те ты наделал–то! Ведь вси погибли. Тераз всех споимают! Ну бысть же сговорено, а?!

В левом глазу Антипа набухла и скатилась вбок одинокая слеза. Он пошевелился, собираясь поднять руку — и не смог. Рука со стуком упала на пол.

— Аз хе рече, рече зобе: вызволю. Дай срок — вызволю. Яко же ты? Послушал каво? Митька, выжига, да? Покажи, рече, а покуда с ними возятся, тебя на съезжую переведут. А там убо утечеш, да?

Антип замычал. Лицо его снова скривилось.

— А–а–а, — о–оо, — и–и…

— Рече, рече, аз веде. Ано ты? Ты–то? Ну что делати тепериче? Како всех спасати? Ну, ладно, дьяка аз упрежу, вспею. А мужики? Артель–то како? Сам глашлах, не поверят они. Еже убити, яко шиша, могут. Что же делати–то, что делати? — тихо повторил Гаврюшка и сел на пол, безнадежно свесив голову.

Лицо следившего за ним Антипа страдальчески сморщилось.

— Ан! Веде аз! — вдруг оживился Гаврюшка. — Аз удумал. Ты же грамоте обучен?!

Антип утвердительно моргнул. Видно было, что силы его на исходе.

— А узнають оне твою руку?

Антип снова моргнул.

— Ты напишеш им. Аз бо свезу. Нощно. Пиши! — он уже снимал чернильницу, вытряхивал из колпака слегка примятые листочки бумаги. Потом вскочил, засуетился, поднял и подтащил тяжелое тело, привалил к бревенчатой стене, сунул в негнущуюся клешню гусиное перо. Бросившись в угол, принес кадку и, выплеснув воду, поставил ее на попа между ног антипа.

— Пиши, — приказал он. — Пиши! Кто набольший–то у вас?

Антип замычал, делая отрицательные движения головой, руками и даже плечами.