Харун Ар-Рашид

Следы, оставленные в Багдаде гражданской войной, достаточно быстро изгладились. Постепенно город был отремонтирован, и о долгой борьбе между сыновьями Харуна было забыто. Мамун умер в 833 г. К власти пришел его брат Мутасим. Два заговора подряд показали ему, что рассчитывать на абну больше не приходится и необходимо иметь в распоряжении людей, связанных с ним узами личной преданности. Поскольку абна была расквартирована в Багдаде, в 836 г. он решил построить для себя и своих воинов на восточном берегу Тигра в сотне километров вверх по течению от столицы новый город, который назвал Самаррой[141]. От добровольцев, в большинстве своем, тюрок не было отбою. Эти новые воины открыли путь для новой силы.

Им не потребовалось много времени, чтобы осознать, что они представляют собой единственную силу в распоряжении халифа и что без нее он ничто. От этого оставался лишь один шаг до того, чтобы завладеть властью. И вскоре этот шаг был сделан. В 861 г. военачальники убили унаследовавшего Мутасиму халифа Мутавакила, вероятно, по наущению его старшего сына Мунтасира, который был провозглашен халифом. Преторианцы стали хозяевами империи.

В будущем именно армейские командиры выбирали халифов — всегда из рода Аббасидов, исходя, скорее, из их готовности удовлетворять их требования, чем из личных качеств. В сильных личностях недостатка не было, здесь особенно можно отметить Муваффака, брата халифа Мутамида (конец IX в.), но, несмотря на все их старания, халифы так и не сумели вернуть себе рычаги власти над империей. Около 836 г. у власти даже оказалось два халифа, Мутазз в Самарре и Мустаин в Багдаде, и оба пали от руки убийц. В 892 г. Самарра была заброшена, но ничего не изменилось. Войска укрепили господство над государством, подавив несколько бунтов. В 869–883 гг. восстание зинджей[142], которые основали правительство и на некоторое время завладели Басрой, затопило кровью юг Ирака. Восстания карматов[143], которое распространилось чуть позже, но практически в тех же местах, привело к возникновению в Бахрейне маленького карматского государства, демократического и эгалитарного.

Еще одной причиной роста влияния армии стали высокие затраты на ее содержание, на которое уходила приблизительно половина государственного бюджета. Правительство могло противопоставить этому всего два средства — либо предоставить своеобразную финансовую автономию военным вождям разных регионов, которые оплачивали армию за счет сбора налогов и отсылали остатки в Багдад, либо закрепить за военачальниками, в личном порядке, доходы с некоторых земель. Эта система, икта, уже существовала, но до того времени ею пользовались лишь некоторые члены халифской семьи и сановники, оказавшие исключительные услуги. Включение в нее военачальников способствовало ослаблению центральной власти. Очень скоро губернаторы провинций, практиковавшие икта, обрели фактическую независимость. Багдад больше не имел финансового контроля над этими провинциями, и они все больше ускользали из-под его власти. В Египте подлинным владыкой являлся Ахмед ибн Тулун, который реформировал военную и административную систему и присоединил Сирию. Ему унаследовал его сын. Халифу удалось на время восстановить свою власть, но вскоре она оказалась в руках тюркской династии Икшидов, которые сохраняли ее в течение пятидесяти с лишним лет вплоть до воцарения Фатимидов.

Так разрушалась империя. В Азербайджане, Ширване, Курдистане, Дейлеме, Северной Сирии (Хамданиды) место халифских губернаторов занимали местные династии, а на смену аббасидской армии приходили восточные наемники, главным образом тюрки. В Хорасане, который Мамун некогда вверил Тахиру ибн Хусейну, человеку, помогшему ему вступить в Багдад, верховная власть стала наследственной. Впоследствии эта провинция оказалась в руках Саффаридов, а позже Саманидов. В свою очередь Газневиды изгнали их, чтобы создать могучую империю, объединившую территории от Афганистана до самого Пенджаба. Единовластие халифа повсюду трещало по швам. Но никто из новых хозяев не решался править без халифской инвеституры, как будто сам факт его наличия где-то в недрах багдадского дворца был необходим для поддержания мирового порядка, его изображение по-прежнему украшало собой монеты, а его имя звучало в мечетях во время пятничной молитвы.