Хасидские истории. Поздние учителя

Шестеро сыновей рабби Исраэля были одаренными эпигонами. Они тоже унаследовали частицу духовного мира Великого Магида, но не способны были претворить это наследие в целостной, законченной форме. Почти у каждого из них был свой двор и последователи, они собирали толпы слушателей, они обладали определенным влиянием – но ни у кого из них не было учеников. Самый достойный из сыновей, рабби Давид-Моше из Чорткова (ум. 1903), был человеком мягким и добрым ко всем окружающим. В мои молодые годы я несколько лет подряд проводил летние месяцы неподалеку от его дома, но так и не решился познакомиться.

Другой сын рабби Исраэля, о котором уже шла речь, рабби Дов-Бер (названный в честь прадеда), поначалу считался самым выдающимся из всех шестерых и пользовался всеобщей любовью. Впоследствии он присоединился к маскилим и был известен тем, что писал письма, своего рода манифесты, против практики суеверий. Этот период его жизни был недолгим; вскоре он вернулся в Садагору и продолжил там жить на положении почти добровольного заключенного. О его жизни можно сказать словами известной присказки: большак закончился тупиком.

Поскольку рабби Мендлу из Витебска так и не удалось основать школу в Палестине, то самым известным из всех учеников Магида принято считать рабби Шмелке из Никольсбурга (Моравия, ныне Микулов, Чехия), прославленного своими молитвами, умением петь песни и дружелюбным отношением ко всему человечеству. Ни один из его учеников не мог сравниться с ним в умении читать молитвы, однако рабби Ицхак-Айзик из Калло (городок на севере Венгрии) наследовал его дар пения, а рабби Моше-Лейб из Сасова – его любовь к роду человеческому.

Рабби Ицхак-Айзик из Калло (ум. 1828) родился в венгерской деревушке и с детских лет постиг тайну крестьянского жизнелюбия. Согласно легенде, мальчишкой он пас гусей. Он не только использовал мелодии, услышанные от окрестных пастухов, для пения гимнов и псалмов (в том числе «На реках вавилонских»), но и заимствовал песни целиком, превращая их – путем изменения буквально нескольких слов – в еврейские мистические песнопения. Печаль пасторальных песен становилась у него рассказом о страданиях народа в изгнании, любовная грусть – ожиданием Божественного присутствия. Он использовал также и «неизвестные мелодии» рабби Шмелке, но рассказывают, что песни рабби из Калло были более эмоциональными и очаровательными, возможно, благодаря наличию фольклорных элементов.

О сильной привязанности рабби из Калло к фольклору свидетельствует и такой любопытный факт, что он всегда читал пасхальную Агаду по-венгерски. Рассказывают, что в вечер пасхального седера рабби Шмелке мог слышать, как все его ученики читают Агаду в разных городах, далеко от Никольсбурга, и он слышал их всех, кроме рабби из Калло, потому что он не понимал венгерского.

Существует еще одна история, связанная с любовью рабби Ицхака-Айзика к народным песням: будто бы мелодию одного гимна он взял у Великого Магида, который, в свою очередь, услышал ее от пастуха. Однако пастух, как далее повествует эта история, подслушал ее у одного из левитов, находившихся в изгнании, – это была мелодия храмовой службы. И мелодия вернулась в семью Магида благодаря рабби из Калло – если вся эта история не придумана. Эту мелодию очень любил рабби Давид-Моше из Чорткова.

Еще многим и многим песням рабби из Калло научил своих хасидов. Среди них был и рабби Хаим из Цанза, который в канун субботы, обходя семь раз биму, имел обыкновение петь песню рабби из Калло о «невесте», Божественном присутствии, «страстно и самозабвенно, доколе телесные силы не оставляли его».