Хасинто. Книга 1

Она перекрестилась, глядя на статую Божьей матери, затем взяла у Диего часть цветов и возложила к одной из могил.

— Братик мой любимый, дон Рамиро… Да помилует тебя Господь, да примет в райские кущи…

Следующие букеты донья с теми же причитаниями положила на плиты своих родителей — деда и бабки дона Иньиго. Потом на могилы его первой жены и детей.

— Крохотулечки несчастные, — вздохнула она. — Ангелочки безгрешные. Вы уж помолитесь Господу, чтобы отец ваш домой невредимый вернулся.

Сеньора подошла к надгробию Мариты. Еще ничего сказала, а Ордоньо уже воскликнул с притворной тревогой:

— Хасинто, что с это с вами? На вас лица нет!

Отродье дьявола, будь он проклят!

— Все хорошо, — выдавил Хасинто.

Попытался изобразить улыбку, но, видать, неудачно. Донья Беренгария глянула на него и запричитала:

— И правда… Бедное дитя, Чинтито, вы совсем разволновались. Наверное, зря я вас сюда привела. Юные души… вы все такие неокрепшие, такие нежные, трепетные. Никогда не понимала: отчего вас так рано берут на войну?! Там же смерть, кровь, страдания. Бедный мой. Ну же, успокойся, сейчас мы отсюда уйдем.

Она ухватила Хасинто за щеки и потрепала. Отвратительно! Насмешливый взгляд Ордоньо и сочувственный — Диего, смутили еще больше.

— Все хорошо, — повторил Хасинто, отстраняясь.

— А еще такие трепетно-гордые, — проворковала донья. — Мальчики мои, в своей невинности вы прекрасны!

Говорила-то она про всех, а вот смотрела на Хасинто и пухлые пальцы тянула к нему же. Ухмылка на лице Ордоньо стала еще злораднее.

— Вы хотели возложить цветы, моя донья, — он умильно улыбнулся и протянул ей букет: благо, часть роз все еще держал в руках.

— Да-да, мой милый.

Напоследок она все провела пальцами по его щеке, потом наконец забрала цветы и повернулась к могиле.

— Мария Табита… Ох, бедный мой Иньигито так скорбел…

Она наклонилась и бросила букет на могилу. Разогнувшись же, схватилась за поясницу — наверное, возраст сказывался. Диего придержал женщину под локоть, чем вызвал ее благосклонный взгляд.

— Спасибо, родной. Я обопрусь о ваше плечо, не возражаете? Ох, я такой немощной становлюсь, когда мною печаль и страх овладевают.

— Страх? — вырвалось у Хасинто.

— Конечно, страх, дорогой мой Чинто. Боюсь я… Наш дон Иньиго все еще не вернулся… Кто знает… Ох, нет, даже думать об этом не хочу, — она зажмурилась, помотала головой, потом глубоко вздохнула и бросила: — Ладно, идемте.

А ведь и впрямь: сеньора нет почти два месяца. Всякое могло случиться. Он мог даже умереть. До сих пор такая мысль и в голову не приходила, да и сейчас едва укладывалась — немыслимо, невозможно, чтобы де Лара погиб! А что если все-таки…

Неясная тревога заполнила душу. Он даже обмер и — удивительно! — почувствовал себя осиротевшим. Прямо как в тот день, когда узнал о смерти отца. Но ведь дон Иньиго — не отец. Неужели, сам того не ведая, за месяц службы Хасинто так к нему так привязался?

— Диегито, проводишь меня до покоев?

Друг как-то вдруг побледнел и, сглотнув, выдавил:

— Конечно… — и повел сеньору прочь.

Хасинто с Ордоньо помедлили.

— Не повезло ему, — протянул паж. — Придется отговариваться. Причем так, чтобы она не обиделась.

— От чего… отговариваться?

Он не собирался обращаться к мерзавцу, но вопрос сам сорвался с губ.

— А вы не понимаете? Правда? — паж ухмыльнуся. — Вообще-то на его месте должны были оказаться вы.

— Это еще почему?

— А почему нет? — Ордоньо вперил в Хасинто насмешливо-злой взгляд. — Вам же не впервой вожделеть родных сеньора.

— Что?!

— То! Я все слышал! Тогда! Перед тем, как ты стал оруженосцем! — Ордоньо почти кричал. — Слышал! Все слышал! И оплеуху. И все остальное. Как ты упрашивал, — паж понизил голос и передразнил: — Ах, сеньор, вы же не отошлете меня, сделаете эскудеро.

Хасинто опешил, голова пошла кругом.

Он все знает! Знает о его позоре! Все слышал… слышал… Отрицать невозможно.

Значит, нужно хотя бы не показать, как растерян, унижен и разбит.

— И что? Хочешь пожаловаться сеньору? Он и так знает.

— Могу рассказать другим.

— А потом объяснишь дону Иньиго, откуда поползли сплетни? Или нет? Я-то в любом случае найду способ намекнуть, кто в них виновен.

— Сукин сын! — выкрикнул Ордоньо. — Ничтожество!

Нет уж, таких оскорблений Хасинто терпеть не станет!

Он всем телом навалился на пажа и прижал его к одной из могил — главное, не к Маритиной.

— Чего ты ко мне пристал?! Что я тебе сделал?! Завидуешь, да? Завидуешь, что я оруженосец, а ты нет?!

— Незаслуженно оруженосец! Кто ты?! Вот кто? Мальчишка из монастыря! И вместо того, чтобы на коленях благодарить сеньора за честь, осмелился его оскорбить! Он добрый, он простил! А теперь ты стараешься всех превзойти! Я ведь вижу! Тренируешься, как безумный, пытаешься услужить. И весь такой скромный… смиренный. Но я-то знаю! Не из верности все это! Из гордыни. Да! Пригрел наш дон Иньиго змею на груди!

Врезать бы ему, да руки ослабли. Дрожат. Дыхание неровное, прерывистое. Сложно спорить с… правдой? Наверное, он и впрямь помышляет о собственной славе, а не о добре для сеньора. Но тогда почему так за него волнуется?