Хасинто. Книга 1

— Разумеется, сеньор, — пробормотал идальго и подал знак стражникам, чтобы отворили двери. — Мне сказали, что вы вернулись с победой. Я счастлив.

На его лице, однако, отражалось не счастье, а страх, в голосе звучала не радость, а тревога. Он еще не знал, но уже догадывался: сын не вернется.

Путь по лестнице показался Хасинто мучительно-долгим, как отсрочка перед схваткой, как сутки без сна. Зато стоило войти в небольшую тускло освещенную залу, посреди которой стояла донья Раймунда, и он пожалел, что ступеньки закончились. Лучше бы продолжались. Лучше еще десятки, сотни, тысячи ступенек — только бы не видеть лицо матери, когда она узнает, что у нее больше нет сына.

Женщина улыбнулась и проворковала:

— Дон Иньиго, мои глаза радуются, узрев вас в добром здравии, а душа ликует.

Ох, ненадолго!

Де Лара быстро поцеловал ее руку и в молчании отступил. Ни куртуазных речей, ни даже улыбки. От доньи не могло это ускользнуть. Ее губы задрожали, румяна предательски выделилась на побледневшем лице, и щеки, до этого нежно-розовые, стали пунцовыми. Женщина покачнулась, Маркес подлетел к ней, придержал за локоть.

Она растянула губы в улыбке, но это походило на судорогу.

— Достойно ли показал себя наш сын?.. — прошептала донья.

Де Лара не стал тянуть.

— Он храбро сражался. Он проявил великую доблесть, сразил множество врагов. Он погиб, как истинный идальго.

Все. Слова сказаны.

Дальше — тишина. Слышно только дыхание кабальерос за спиной. Маркес с женой замерли, будто окаменели.

Эта минута — минута осознания. В следующую может случиться все, что угодно.

— Н-нет… К-как… — выдавил идальго и тряхнул волосами.

Волосы такие же кучерявые, как у Диего, только седые… Совсем седые!

Может, Маркес поседел, когда умерли другие дети… Он не настолько старый, чтобы время выбелило его кудри и бороду.

— К-как… это случилось? Почему… — повторил идальго..

— Диего схватился с одним неверным… Великаном, каких мало. Почти поверг его. Увы, мерзавец вывернулся и пронзил Диего копьем. Подлый мавр уже горит в аду! Ваш сын отомщен. — Помолчав, Иньиго Рамирес кивнул на Хасинто и сказал: — Мой эскудеро видел, как это было.

Хасинто выступил вперед, хотя до дрожи в коленках не хотел этого делать.

Главное, не смотреть в глаза ни Маркесу, ни его жене… Отворачиваться или опускать голову тоже нельзя. На чем остановить взгляд?

Родинка! Большая выпуклая родинка на щеке идальго… Из нее торчат жесткие волоски: несколько черных, несколько седых. Маркес дергает щекой, и родинка тоже двигается. Вверху она почти черная, внизу розовая. От нее к губе тянется тонкий белый шрам, как от неглубокого пореза.

— Мы… мы с Диего увидели, что неверные теснят наших воинов, — язык заплетался, еле слушался, но Хасинто продолжал: — Мы помчались на выручку. Диего ринулся вперед, обогнал меня и…

Его прервал визг и возглас:

— Почему?!

Донья Раймунда, только что похожая на соляную статую, теперь рвалась из рук мужа и кричала так хрипло, что едва удавалось разобрать слова. И лучше бы Хасинто их не разобрал.

— Почему он?! Почему ринулся?! Он поспешил на выручку, а ты… а вы… Струсили! Ты спрятался за спиной моего сына?! Закрыл себя его грудью?! Признавайся! Трус! Будь проклят! Ты хуже мавров!

Хасинто чуть не задохнулся от гнева и обиды. Глаза защипало, и он несколько раз сморгнул. Так и подмывало воскликнуть: это подлая ложь! Не смейте оскорблять! Я не трус!

Он сдержался: донья за собственными криками все равно не услышит его слов. Хотя это надуманная причина… Настоящая же в том, что злость умерла, едва успев родиться. Растворилась в жалости, как ручей в реке. Невозможно гневаться на обезумевшую женщину. Невозможно спорить, видя, как она содрогается, а точнее, дрожит. Трясутся ее руки, плечи, пальцы, губы. Она бьется в руках мужа и воет — долго, однообразно, на одном дыхании.

А ведь на месте доньи Раймунды могла оказаться матушка Хасинто! Случись так, разве Диего обвинил бы ее во лжи? Нет! Друг был добрым, благородным, милосердным! Был…

Рыцари наконец пришли в себя, попытались что-то сказать, но крик доньи заглушал их слова. Де Лара бросился к ней, ухватил за плечи. Маркес рявкнул:

— Госпоже плохо. Вы что, суки облезлые, не видите?! Помогите же ей!

Из тени стены вынырнули две служанки — так вот кого ругал идальго!

Им тоже не удалось успокоить сеньору. Еще чуть-чуть, и мужу пришлось бы силком уводить жену из залы.

Де Лара сказал:

— Простите, донья, что не уберег вашего сына.

Женщина даже не посмотрела на него: по-прежнему испепеляла взглядом Хасинто.

Она выбрала врага. Нашла виновника и готова его растерзать. Лучше дать ей то, чего она желает. Пусть изольет ярость и тогда — может быть — успокоится.

Хасинто шагнул вперед.

— Ваш сын, донья, всегда был храбрым и сильным. Я восхищался им. Казню себя, что не сумел ему помочь.