В этом огромном мире мало кто помнил историю основания мира. Но Ванъюэ знал, что хотя в жилах Бога Оружия текла демоническая кровь, он был зачат против воли его матери. Гоучень ненавидел демонов и сражался против них вместе с Фуси[4]. Используя свою собственную демоническую кровь, он выковал первый Истинный Меч Мира для Небесного Императора. Силой этого оружия демоны были повержены и изгнаны из этого мира.
[4] 伏羲 Фуси — легендарный первопредок, первый правитель Китая. 2852 по 2737 год до н.э.
Однако после объединения неба и земли Фуси начал опасаться Бога Оружия, ведь лишь половина его крови принадлежала небесной расе. Гоучень Шангун не был глуп: сто лет спустя он по собственной воле покинул Небесное Царство и отправился в Царство Людей.
Во время своего путешествия Бог увидел бесконечные человеческие страдания. Он осознал, что не должен был создавать Тот Меч, и исполнился раскаяния. Поэтому, собрав оставленное им в человеческом царстве оружие, он запечатал его в Арсенале, созданном на дне озера Цзиньчэн. Перед тем, как покинуть Цзиньчэн, Гоучень оставил Дух Ивы и Ванъюэ охранять Арсенал и наказал существам в озере награждать оружием лишь тех, кто чист сердцем и помыслами.
Теперь пришло время Ванъюэ покинуть этот мир.
Отныне в озере Цзиньчэн нет больше божественного оружия, нет больше водяных и духов зверей.
С падением Чжайсинь Лю все грехи и покаяние, преступления и самоотверженность рассеялись и исчезли без следа, как пепел и дым.
Некоторое время никто не произносил ни слова. На снегу ярко алели слова на табличке, тысячелетия назад установленной на берегу озера Цзиньчэн: «
Когда они поднялись на пик Сюйин, то не могли и предположить, что за кровавая история скрыта за предупреждением: «
Мо Жань посмотрел в небо. Над снежной пропастью парил одинокий орел.
Он вдруг подумал: «В прошлой жизни Ванъюэ дал мне Бугуй, но в этой жизни клинок, что я видел, лишь подделка. Оригинал был уничтожен Чжайсинь Лю, прежде, чем я смог даже увидеть его...»
Воспоминания захватили его.
Мо Жань закрыл глаза и прикрыл рукой веки.
В прошлой жизни он не знал о том, что происходило на дне озера, и думал, что просьба Ванъюэ была просто блажью старого дракона.
Прошло много дней, прежде чем они вернулись на Пик Сышэн.
Плечо Чу Ваньнина было серьезно повреждено, а трое его учеников были истощены морально и физически, поэтому все они отдыхали в Дайчэне в течение нескольких дней, прежде чем вернуться на Пик Сышэн.
Сюэ Мэн ничего не рассказал родителям о том, как он просил меч. Независимо от того, будут ли они сочувствовать ему или разочаруются в сыне, это была бы соль на незаживающую рану его гордости. Чу Ваньнин тоже понимал это, и на сердце его как будто лег тяжелый камень. Поэтому он уединился в Библиотеке, пытаясь отыскать какой-нибудь другой способ получить божественное оружие для Сюэ Мэна. Может все же есть какой-то способ, что позволит смертному конкурировать с божественным оружием?
Кроме того, его тревожил этот фальшивый Гоучень Шангун. Где сейчас находится его истинная личность? И на что намекал Белый Камень той своей последней фразой?
Было о чем беспокоиться! Свечи в библиотеке Павильона Алого Лотоса сияли день и ночь, вода в водяных часах текла, отмеряя минуты и часы, исписанные бамбуковые дощечки валялись повсюду. В самой глубине Архива можно было разглядеть измученное и бледное лицо Чу Ваньнина.
— Юйхэн, ты рискуешь! Посмотри, в каком состоянии твое плечо! — держа в руках теплую чашку чая, Сюэ Чжэнъюн сидел рядом с ним и болтал, не переставая:
— Старейшина Таньлан хорош в искусстве исцеления, у тебя же есть время встретиться с ним.
— Не стоит, рана уже начала заживать.
Сюэ Чжэнъюн прищелкнул языком:
— Нет, нет и нет! Только посмотри на себя! После возвращения на тебя же страшно смотреть. Девять из десяти человек, видевших тебя, сказали, что кажется, будто ты вот-вот упадешь в обморок. Если спросишь меня, думается, в эту рану мог попасть какой-то яд. Как ты вообще еще жив.
Чу Ваньнин поднял глаза:
— Я выгляжу так, будто вот-вот потеряю сознание? — Он сделал паузу и холодно улыбнулся. — Кто это сказал?
— Эй…. Айя, Юйхэн, зачем ты нагружаешь себя так, будто сделан из металла, а к другим относишься как к фигуркам из папье-маше?
Чу Ваньнин ответил:
— Я прекрасно понимаю, что к чему.