Но ему нужно было молчать.
Перед алтарем стояли две бумажные куклы — мужчина и женщина. У них не было лиц, но они были одеты в роскошные тяжелые одежды, вероятно, представляя родителей призрачных пар.
Церемониймейстер начал напевать звучным голосом:
— Прекрасная новобрачная так чарующе застенчива. Нежный взгляд из-под опущенных ресниц, красный шелк прячет легкую улыбку. Пусть супруг приподнимет вуаль.
Мо Жань изначально хотел сдержаться, но, услышав эти слова, чуть не задохнулся, пытаясь сдержать смех.
Ха-ха, прекрасная чарующе застенчивая новобрачная?! Ха-ха-ха!
Лицо Чу Ваньнина посерело. Он изо всех сил попытался подавить свой гнев для чего закрыл глаза, как будто это могло отключить и его слух.
Призрак-служитель хихикнул и протянул Мо Жаню складной веер. Слова «веер» и «добро»[3] пишутся по-разному, но звучат одинаково, поэтому его использование в церемонии предзнаменовало хороший брак.
[3] «扇»/ «веер» и «善»/ «добро» звучат как «шань», поэтому символизм действа в том, что жених с «добром» впервые касается лица невесты — поднимает покрывало-фату.
— Жених, пожалуйста, поднимите вуаль.
Мо Жань подавил смех и последовал его указанию, подняв веером легкую вуаль. Когда ткань заскользила по лицу, Чу Ваньнин плотно смежил веки, спрятав смущенный взгляд за завесой длинных ресниц. Мо Жань, наконец, смог в деталях рассмотреть полное противоречивых эмоций взволнованное лицо Учителя.
Тот, как будто почувствовав его насмешливый взгляд, какое-то время пытался натянуть на лицо маску невозмутимости, но в конечном счете потерпел неудачу. Не в силах больше терпеть это унижение, он открыл глаза и уставился на Мо Жаня убийственным взглядом, в котором грохотал гром и сверкали молнии.
Вот только в сочетании с красной вуалью, покрывающей его волосы, и алым одеянием, украшающим его тело, хоть он все еще выглядел угрожающе, легкий намек на гневный румянец в уголках его глаз неожиданно нарисовал перед мысленным взором Мо Жаня совершенно иную соблазнительную картину.
Заглянув в глаза Чу Ваньнина, Мо Жань невольно вздрогнул. Улыбка, как маска, застыла на его лице. Учитель перед ним внезапно стал похож на себя в определенный момент их прошлой жизни. Эти две картины наложились друг на друга, и он потерялся в пространстве и времени.
Хотя это наваждение длилось всего мгновение, его хватило, чтобы Мо Жаня бросило в холодный пот.
Когда-то он совершил три непростительных вещи в отношении Чу Ваньнина.
Первое — это убийство. Он использовал запретную технику, ставшую причиной его смерти.
Второе — это унижение. Он заставил Чу Ваньнина послушно исполнять все свои плотские желания.
Третье…
Третье было самым приятным, что он сделал в своей прошлой жизни, но в конечном итоге — и самой большой его ошибкой.
Конечно, император человеческого мира никогда бы не признался, что сожалеет о своих действиях, но в глубине сердца и ему не удалось избежать мук совести.
Черт! Почему он все еще помнит это безумное прошлое, и каким Чу Ваньнин был тогда?
Мо Жань покачал головой и закусил губу, изо всех сил стараясь стереть из памяти это его выражение лица. Иначе как он сможет снова посмотреть Учителю в глаза.
Чу Ваньнин все еще смотрел на него взглядом «я убью тебя». Мо Жань не хотел больше провоцировать этого колючего человека, поэтому он мог только беспомощно и виновато улыбнуться.
Церемониймейстер между тем голосил:
— Жених и невеста, совершите обряд омовения рук[4].
[4] 沃盥 wòguàn вогуань — обряд мытья рук, отсылка к иероглифу «沃» — который переводится не только как орошать/мыть, но и как плодородный и тучный.
Согласно этому обряду, молодожены должны сначала сами вымыть руки, а затем помыть руки друг другу.
Призрак принес медный таз, наполненный чистой водой, и поднял его, приглашая новобрачных вымыть руки.
Лицо Чу Ваньнина было полно отвращения, но ему пришлось сначала обмыть свои руки, а затем принять «милость» от своего «жениха». Мо Жань все еще был рассеян, когда обмывал свои ладони, поэтому замешкался. Никогда не отличавшийся хорошим характером Чу Ваньнин бесцеремонно вылил из своего таза всю воду разом на руки Мо Жаня, насквозь промочив его рукава.
Мо Жань некоторое время молча смотрел на свой промокший рукав. Со стороны было непонятно, о чем он думает, так как на его лице не отразилось ни одной эмоции. Лишь слабый свет пробежал в глубине его чернильно-черных глаз.
Но его сердце было взволновано одной мыслью.
Чу Ваньнин никогда не изменится. Кто угодно, только не он.
Все его действия, все его решения в этой и прошлой жизни были одинаковы, не изменившись ни капли.
Он медленно поднял голову. На мгновение ему показалось, что он вновь стоит посреди Дворца Ушань[5] на Пике Сышэн, а Чу Ваньнин, покачиваясь, медленно поднимается к нему по длинной лестнице. Еще несколько мгновений — и этот человек встанет перед ним на колени, всегда гордо поднятая голова склонится до земли, прямая спина согнется в униженном поклоне, а потом обессиленный Чу Ваньнин упадет перед ним навзничь, не в силах завершить поклон.