Хата за околицей

Лесничий глубоко вздохнул.

— А тут такая беда, — горько произнес он, — ни подойти, ни поговорить, наглядеться даже вдоволь нельзя.

— То-то же, она такая опасливая и скромная у меня: чуть только услышит топот или шум какой на дороге, тотчас и спрячется в избу…

— Неужто ты, матушка, ничего не можешь сделать? Я ведь ничего особенного не хочу: поглядеть бы мне да поговорить и только! Сделай мне такую милость… Вот кладу рубль на стол, пособи только!

Старуха с ужасом отскочила от паныча.

— Что? Что ты? Одурел, что ли? Хочешь, чтоб я из-за рубля погубила сироту? Хоть и бедна я, да в Бога верую!

— Да послушай, матушка, — умоляющим тоном произнес Фомка, — дурного я ничего не требую и не хочу, вот только как будешь там в избе, дай мне знать и впусти в дверь, позволь на своих глазах посидеть да поговорить с нею.

— Нет, ни за что!

— Ради Бога, сделай милость.

— А как твои родители узнают?

— Не узнают, ты только сделай то, что я прошу, а там что будет, то будет. Мне хоть умирать, не могу жить без нее.

Все устраивалось по желанию Солодухи, но она прикинулась стесненной, озабоченной, и только начмокавшись вдоволь, шепнула Фомке на ухо что-то, отчего у него засверкали глаза, довольный результатом визита, он выскочил за дверь и исчез за избами.

А тут из-за печи высунулся слепец, подкрался к столу и ну искать целкового, но так как старуха давно успела припрятать деньги, то дед не нашел ничего.

Поднялась буря. Солодуха утверждала, что не приняла подарка, а Ратай отчаянно размахивал палкой, к счастью, на столе явилась косушка и усмирила буйство почтенной четы.

Как только начало смеркаться, старуха отправилась к Марусе.

Девушка, окруженная стадом домашних птиц, сидела на завалине. Завидев ее, Солодуха остановилась, чтобы приглядеться к картине, открывшейся перед глазами.

В самом деле, тут было на что посмотреть. Прекрасная девушка в белой рубашке, в красном фартуке щедрой рукой сыпала во все стороны зерна, а голодные питомцы ее на лету хватали пищу. Серые и белые гуси, пестрые голуби, хохлатые куры, собака и кошка окружили хозяйку, даже более смелые воробьи по временам врывались в чужое стадо и, схватив одно-другое зерно, прятались под крышу!

Завистливая собака, желая узнать, над чем там хлопочут пернатые, тоже пробралась в толпу, понюхала зерна и с таким видом отошла в сторону, как будто хотела сказать: "Фи, какую гадость едят эти твари!" Маруся смеялась над причудами своего любимца, повторявшимися почти каждый вечер.

При появлении Солодухи, она вскочила с места, и собака залаяла, и птицы, схватив что попало, с шумом и толкотней рассыпались в разные стороны, место их заняли воробьи.

Последние лучи заходящего солнца освещали эту простую деревенскую картину. Быстро приблизилась Солодуха и, взяв девушку за руку, вошла в избу.

— Послушай, — сказала она с таинственной важностью, — не будь глупа. Фомка без ума от тебя, значит, непременно женится на тебе. Сейчас он тут будет, пусти его в хату — пусть поговорит немного… при мне ведь не съест тебя.

Маруся зарделась, как пион.

— Ах, нет, я не хочу! Что скажут на селе? — отчаянно закричала она.

— Да что они могут сказать, коли я тут! — сердито сказала баба. — Я тебе зла не желаю, слушай только меня, все уладится. Ну, тише, тише!

В это время послышался знакомый топот. Маша, растерявшись, бросилась было к двери, но старуха усадила ее на скамью, а Фомка, распахнув дверь, очутился в мазанке. Затем последовала сцена самого романтического характера. Фомка прерывающимся голосом, как мог, старался объясниться в любви, говорил, что всем готов пожертвовать для девушки, что жить без нее не может, что женится на ней непременно.

Маша краснела, закрывала лицо фартуком и наконец собравшись с духом, сказала:

— Что ты сказал, Фомка? Ты мне не ровня. Забываешь ты отца и мать свою, они богаты, а я бедная сирота… Нет, пожалей себя и меня. В твоем доме я буду лишняя. Родители еще, пожалуй, проклянут нас, а знаешь, как тяжко жить проклятому. Моя мать, дай Бог ей царствия небесного, была добрая, работящая женщина, а проклял ее дедушка, и житья ей не было…

— Так ты не любишь меня? — вдруг спросил юноша.

Девушка поглядела на него со стыдливой улыбкой.

— Не любить тебя не за что. Ты первый заговорил со мной, ты не бегал от меня, как другие. Если б не твой шляхетский род, я… — Она не кончила.

Фомка схватил ее руку и с чувством прижал к губам. Старуха вырвала руку Маруси и заставила его успокоиться.

— Брось, — сказала она, — полно! Вот садись да говори толком.

Заметив, что старуха собирается уйти, Маруся загородила ей дорогу.

— Ради Бога, останься, бабушка! — крикнула она. — Пожалей меня! Я ни за что не хочу остаться здесь одна.

— Садись, матушка, — произнес Фомка, — и позволь мне поглядеть на нее хоть издали.

Маша оперлась на руку и залилась слезами, сердце Фомки сжалось, он попятился к дверям и стал у порога, словно вкопанный.