Хаус и философия. Все врут!

В первом сезоне, в эпизоде «Три истории», Хаус читает лекцию группе студентов и спрашивает у них, как бы они поступили с укушенным змеей фермером, которого уже чуть не убило неправильно назначенное противоядие. Время работает против пациента, его состояние быстро ухудшается. Назначат ли они ему новую сыворотку, зная, что ошибка на этот раз точно его убьет? Обыщут ли они ферму во второй раз в надежде найти ту змею, что укусила пациента, определить ее вид и действовать наверняка, зная, что за время поисков пациент может умереть? Один из студентов замечает, что неверное решение наверняка убьет пациента, и Хаус кивает. Группа разделяется поровну: одни — за поиск змеи, другие — за новую сыворотку. Испуганная студентка пищит: «Значит, половина из нас только что убила его, а половина — спасла». Хаус снова соглашается. Третий студент начинает говорить, что их нельзя винить за убийство пациента, раз в момент принятия решения не в их власти было знать правильный ответ, и этим демонстрирует свою веру в принцип неподконтрольности, но Хаус обрывает его: «Уверен, это противоречит всему, чему вас учили, но только потому, что вы не знаете правильный ответ или у вас нет возможности его узнать, ваш ответ не становится правильным или хотя бы удовлетворительным. Все намного проще. Вы ошиблись». Критерий правильности — результат. Намерения не имеют значения. Для Хауса принципа неподконтрольности не существует.

Во втором сезоне, в эпизоде «Ошибка» (2/8), Чейз, выбитый из колеи известием о смерти отца, забывает задать пациентке важный вопрос, из-за чего она умирает. Когда Чейз пытается оправдаться тем, что это была небольшая (и поэтому не заслуживающая сурового порицания) оплошность, Хаус отвечает: «Значительность ошибок определяется их последствиями». Если бы женщина не умерла, промашка была бы менее серьезной. Тогда можно было бы говорить о банальной рассеянности, и не было бы оснований для созыва больничного комитета по этике. Но смерть пациента превращает невнимательность Чейза в серьезный проступок. От увольнения его спасает смягчающее обстоятельство — стресс, вызванный сообщением о смерти отца, так что наказание ограничивается недельным отстранением от работы и записью в личном деле.

Непредвиденные, или, говоря юридическим языком, «не охваченные умыслом» последствия поступка определяют, отделается ли совершивший его человек («агент действия», далее просто «агент») легким испугом или попадет в ужасный переплет. И эта мысль пугает. Здесь речь идет о такой разновидности моральной удачи, как «результирующая удача». Мы можем как-то задобрить эту результирующую, попытавшись учесть максимум факторов (как Хаус учитывает возможность обмана со стороны пациентов, придерживаясь твердого правила «Все врут»), но, безусловно, все предвидеть невозможно. Команде Хауса придется рисковать и назначать лечение, которое может не помочь, потому что врачи в любом случае должны что-то предпринимать, а не сидеть сложа руки.

Сожаление агента и чувство вины

И поскольку лечение не всегда помогает, рано или поздно может случиться, что пациент умрет. Что делать, если поступок приведет к печальным последствиям, предотвратить которые не в нашей власти? Бернард Уильямс в своей работе «Моральная удача» (1976) вводит понятие «сожаление агента» (agent-regret). Сожаление агента, как его определяет Уильямс, подразумевает мысли типа «насколько было бы лучше, если бы все было наоборот».[34] Это чувство, которое мы испытываем, когда наши действия приводят к последствиям, противоположным ожидаемым. В отличие от обычного сожаления случайных свидетелей, сожаление агента связано с поступками, с ситуациями, в которых мы принимали самое активное участие. Сожаление агента отличается и от раскаяния, которое мы испытываем, когда сделали что-то не так и хотели бы вернуть все назад и исправить. Оно может прекрасно уживаться с уверенностью, что мы поступили правильно и поступили бы так снова, несмотря на печаль, вызванную неожиданными последствиями. Чтобы лучше понять разницу, рассмотрим пример из статьи Уильямса: водитель, соблюдавший правила дорожного движения, задавил ребенка.[35] Наверняка этот водитель будет испытывать огромное сожаление, несмотря на отсутствие в случившемся его вины.

Будь водитель нетрезв, засни он за рулем — его чувства больше напоминали бы раскаяние, сожаление о том, что он вел себя дурно. Друзья и близкие наверняка попытаются его утешить и сделать так, чтобы он меньше переживал из-за случившегося, но Уильямс указывает, что как-то ненормально, если водитель утешится слишком быстро, если его реакция будет слишком слабой. Поскольку смерть ребенка стала результатом его непосредственных действий, водитель должен чувствовать себя ужасно от причастности к гибели ребенка. Зеваки тоже будут сожалеть о смерти ребенка, но со стороны. Их сожаление — это не сожаление агента.