Хазарянка

Ибо точно выяснил: инспирировал тот донос упомянутый начальствующий мерзавец. И целил он отнюдь не в заурядного Первушу, а бери много выше! Понеже Петруша состоял в доверии, аки безукоризненный исполнитель приказов, включая и заведомо недозволенные, у одного из самых ярких чинов внешнего сыска, именем Путята, почитавшегося в кругу собратьев по скрытности живой легендой, ведь ни разу не откинулся, побывав не в одном десятке передряг, каждая из коих грозила неминучей кончиной. На торжественных приемах в Высшем совете старейшин земли вятичей Твердиле не раз доводилось наблюдать за оным, пущай и издали. И всегда круг него кучковались, являя уважение, а то и подобострастие! Ведь был Путята мудр, могутен, удачлив и отважен. Не страшился никого из чуждых, и во всем преуспевал!

Лишь один изъян имел – да и то простительный на чисто женский пригляд. Быв лихим и неисправимым блудником, хронически посягал он на освященные волхвами брачные узы. И переходя к прямым действиям без промедления, никогда не откладывая на потом, без устали отдавался любострастию, не щадя себя! За что и воздавали ему – со всей взаимностью, и те, что были не вполне устойчивы по природе своей, и непоколебимые до сближения с ним.

К чести его, таился он столь успешно, исключая токмо свою жену, давно уж притерпевшуюся к шалостям мужа на стороне, что попадался лишь изредка, неподдельно огорчая пострадавших глав семейств. Ведь никто из них не осмеливался рискнуть на открытое возмездие, кое подобало бы, ради соблюдения приличий, понеже давно уж усохли в них, аще и были когда-то, высокие чувства ко своим некогда любезным. Ибо осознавали: супротив сего героя себе же дороже станет, и не стоит оно того! А неловко им было пред благоверными за проявленное безразличие. Да и общественное мнение, обожающее юшку, истекающую из разбитых чужих носов, укоряло их за малодушие…

По уважительной сей причине начальствующий Твердилы решил отмстить Путяте, мимоходом посягнувшему и на его семейный очаг, втайне и чужими руце. Вторая жена его была моложе на тридесять лет. И давно уж, пытаясь отвечать на исходившие из нее чувственные позывы, он соответствовал им лишь душой и сердцем. Ибо не ведал иных практик, опричь единственной – традиционной. И регулярно оставляя свою прелестницу в полном расстройстве, люто ревновал ко всем встречным и поперечным. Вследствие чего, злоупотребляя служебным положением, отслеживал каждый выход ея из семейного терема – посредством лучших умельцев выслеживания из подчиненной ему службы скрытного наблюдения.

Соблазнитель же проявил немыслимую допрежь беспечность, непростительную для профессионала секретности, презрев возможность наружки по следу его очередной тайной возлюбленной, коя направлялась, следуя токмо закоулками и неоднократно оборачиваясь, да рази ж ускользнешь от матерых топтунов, невзрачных с пригляда, к избе бывшей ключницы Путяты, вдовой второй десяток лет, а взрослые дети оной уже давно отселились.

И просто обязан был Путята предусмотреть, что главенствующий над всем внутренним сыском Земли вятичей, стоявший куда выше на тамошней иерархической лестнице, нежели сам он, может и не доверять половой стойкости супруги!

Подытоживая те тогдашние изыскания, Твердило вывел:

коварный начальствующий вознамерился разгрести жаркие угли своего недостойного умысла его, твердилиными, руце, коим и достанутся неминуемые ожоги;

дождавшись, что Первуша впадет в душевную слабость из-за перенесенных пыток, заграбастает дело себе и начнет примерно допрашивать на предмет измены того Высшему совету старейшин Земли вятичей и предательства на корысть злодейскому Киеву и аналогичному Царьграду;

по признании Петруши в тех чудовищных преступлениях, а неминуемо признается он, оставшись без вырванных ногтей, зато с обгорелыми до костей пятками, переломанными ребрами и токмо одной зенкой, переведет допрос на Путяту, будто бы затеявшего весь заговор;

по получении признательных показаний и на Путяту, немедля доложит в Высший совет, притащив туда, для верности, и Первушу на носилках, понеже тот уже никогда не сможет ходить сам;

вследствие чего, придет конец Путяте, и окажется он издохшим на колу, а презренные останки его не удостоятся погребальной урны!