Хазарская охота

Вскоре у обочины затормозил джип. Виктория легко запрыгнула в машину и пересчитала по головам уже порядком надоевшие ей персонажи. Белоголового парня с военной выправкой, того самого, что сел в джип далеко за городом, не было в «досье». Она вспомнила, как войдя в машину, он осторожно огляделся, точно кого-то искал. Кого?

Охотники, весело перебрасываясь шутками, возвращались из парной. Виктория быстро спрятала «блокнот» и притворилась спящей.

После бани на заимке стало уже совсем по-свойски.

– Для поцелуя сложишь губы, как птица крылья для паденья… И опускаешься, голуба, в мои дремучие владенья… – бряцал на гитаре Блатной.

Укладываясь спать, Очкарик спрятал тощий рюкзак под подушку, а зачехленный карабин собрался уложить рядом с собою на топчан. Мамоныч переставил карабин в угол.

– Мамоныч, а чего зону-то засекретили? – сонно поинтересовался спонсор, разделивший лежанку с референтом.

– Зона она и есть зона. Скажем, сегодня есть камень тонн в сорок весом, а назавтра приходят – нет. Люди разные как из-под земли появляются, вроде дозорных. Местность много раз прочесывали, только всякий раз впустую. И со мной бывало: уже впотьмах люди к костру выходят, посидят молча, посмотрят и обратно в темноту. Вроде как поговорили.

Община тут есть, из одних баб. С каких земель пришли – неведомо, почему за горы эти зацепились – вообще не понятно. Живут тихо, лес не рубят, зверя не бьют, чем живы – одному Богу известно. Я от прежнего егеря, Царство ему Небесное, слыхал, что колодец у них есть, и вода в нем дюже сытная, так что больше им вроде ничего и надо. Отшельницы – одно слово. И в лес к себе никого не пускают, один раз целый взвод солдат-срочников вокруг Богуры кружил, словно их водил кто, так ни с чем обратно вернулись. Другой раз чеченцы заплутались и сами к нашим позициям вышли. Думали, обкурились, а у них словно у детей, памяти не осталось.

Охотники только посмеивались, слушая байки, да и какая без них охота. Дороговато, конечно, старик берет за рывок, вот баснями и поливает, вместо сиропу.

– Куда тебе столько денег, Мамоныч, ты же круглый год резиновых сапог не снимаешь? Озолотишься, на Багамы поедешь? – поинтересовался Блатной.

– За семь сотен в месяц кому охота в загоне стоять? – искренне удивился Мамоныч. – Загонщик – он вроде режиссера, али колдуна. Зверь-то он на вабь идет, а хорошо вабит только колдун.

– Мамоныч, ты часом не слыхал, зачем девка идет на Богуру? – оглянувшись на спящую Викторию, поинтересовался Блатной.

– А как же, слыхал! Она мне доверительно призналась, что хочет на спор добыть снежного барса. Поспорила с кем-то, а характер у девки – кремень, без барса она с Богуры не уйдет!

«Зачем ей барс? – думал Глеб. – Обернуться влажной шкурой, как богиня-охотница? Сумасшедшая она какая-то, опасная, но и влекущая этой опасностью, как пистолет со взведенным курком».

Он осторожно оглянулся на Викторию. Девушка спала. От банного жара лицо ее расправилось и заблестело, и в следующую, похожую на вспышку, секунду Глеб узнал в ней девушку из «Атлантиды». Ее изящная и сильная рука сжимала бокал «Черри-Бренди», но в тот вечер она так и не пригубила вино.

Похоже, охота объявлена, но не на жирующего в оврагах кабана, а на щуплого зайца-тумака с выступающими зубами и близорукими глазками.

Свиток одиннадцатый Хазарская охота

В Хазарии вдоволь овец, меда и евреев…

Мукаддаси

Бен-Шаддай повертел в руках золотую гривну с княжьим трезубцем: это украшение – единственно достойный подарок для досточтимого Тоху-Боху Он снял ее с шеи «солнцеволосой», эта женщина светилась среди язычников, как жемчужина в грязи, но такие плохо приживаются в неволе.

Очнувшись, среди пленниц и проданных за долги рабынь, она билась и кусалась, хотела прыгнуть в Днепр, и Бен-Шаддай велел взнуздать ее, как кобылицу, и прикрутить к основанию мачты. Весь путь до хазарской столицы «солнцеволосая» отказывалась от еды и питья, словно хотела смерти. Ее белоснежная кожа почернела на солнце, а дивные волосы свалялись в отвратительные колтуны. На плечах и спине проступали следы от кожаного бича. К тому же она оказалась беременна, и к концу путешествия это проявилось вполне. В таком жалком виде она одна избежала насилия, которому подвергли всех рабынь перед продажей перекупщикам в Итиле.

Самых крепких рабов и красивых рабынь с утра забирал староста рынка – Обадия Менахем и уводил на восточную сторону, где стоял дворец кагана. Середняков разбирали перекупщики, остальных пленников перебирали на одну веревку и волокли на другой берег – к рынку. Обезображенную пленницу Бен-Шаддай спихнул мелкому торговцу, поставляющему «скот» на строительство дамбы через Итиль. Туда часто отправляли беременных рабынь, чтобы они скорее выкинули.

В тот же вечер после захода солнца Бен-Шаддай, накинул на голову полосатый шелковый платок и поспешил на собрание Избранных.