Хазарские сны

Встретились вечером в каком-то шалмане — не то «Грузинский двор», не то «Северо-Осетинский»: Москва как раз окончательно становилась кавказской пленницей, даже в гастрономии — Европа любит кухни побежденных ею народов, а мы кухни своих победителей. Сергей и Виктор пришли вовремя, Воронина не было. Приятели пропустили и по одной, и по второй, когда он, наконец, появился.

Сергей не сразу узнал его. Угрюмый, резко постаревший человек — их пятилетняя разница в возрасте вылезла в полном объеме. Обнялись — от Воронина тоже уже попахивало. Сергей за эти годы также сдал, огруз: исторические процессы, омолаживающие общество, с удвоенной силой запускают процессы старения в отдельных его индивидуумах, в жертвах и неудачниках. Лузерах. Тебя переедут колесом, а потом, оглянувшись мимоходом, еще и удивляются, мимоходом: сдал старина! Если женщин старит любовь, то мужчин — отсутствие её. Как только из жизни уходят удача и страсть, что чаще всего одновременно и происходит, сама смерть начинает исподволь пеленать своего избранника коварным своим пуховым саваном. Не успеешь оглянуться, а ты уже куколь, поперек себя шире, и тебя уже можно щупать, как хорошо надутую шину: готов! Готов к отправлению: еще три-четыре года назад обернут был одним только воздухом, тонким и бодрящим. А теперь хвать-похвать, а кругом вата, известкующийся, как и душа, остов твой, сам ты надежно упакован в нее, укутан и приготовлен к окончательному отправлению наложенным платежом. Да еще если до девяносто первого все серьезные дела делались на трезвую голову, то теперь почему-то получаются лишь на пьяную: с ГКЧП пошло, наверное. В самом деле: если раньше дела получались по службе, уже по одному твоему служебному положению, то теперь если и выгорает что, то — исключительно по дружбе, поскольку теперь тебе никто ничем не обязан. Да и дела пошли другого рода: высмыкнуть где-либо копейку, о которой раньше и заговаривать-то лишний раз стеснялись — не играла в предыдущей жизни копейка той зловещей всеобъемлющей роли, в которую вошла сегодня. Капитализьм, едрёна вошь, начинается с кармана и им же заканчивается — скверно, когда его крутые университеты обрушиваются на тебя на шестом десятке: наверняка в неуспевающих останешься. Вот и подмазываешь свои делишки чем Бог послал: спиртом «Роял», от которого не то что люди, а мухи и те дохнут, перцовочкой, «Столичной» с черною этикеткой, «Путинкою» с белобрысенькой — в зависимости от того, кого трясешь-привечаешь и что там у тебя самого в кармане в данный момент позвякивает. «Стукну по карману — не звенит. Стукну по другому — не слыхать. Если только стану знаменит, то уеду в Ялту отдыхать…»

Все мы уже — уехамши…

Так и втягиваешься. Уже и сам с собой, мысли свои тяжело перелопачивая, смазываешь, не задумываясь, для облегчения хода. После каждого катаклизма в мире резко увеличивается число оволдыревших мужиков с пустым взглядом и не менее пустою ширинкою, от которых повседневно попахивает… Ну нет, пока еще, слава Богу, не от ширинки…

В общем, они оба сдали. Но Воронин, похоже, погрузился глубже. Если и не фактически, то глубже относительно той честолюбивой отметки, которую ставил себе когда-то именно на эти ближайшие годы. А оно как раз и подошло — время очередного и даже следующего за ним, за очередным, гипотетического партийного съезда, на который Воронин планировал прибыть уже не «письмоносцем», а полноправным делегатом, заняв крупную партийную должность.

Воронин догнал их быстро.

Наливал им, картинно заломив за спину руку с миткалевой салфеткою, московский ряженый горец с газырями. Воронин посмотрел, посмотрел на его галантные упражнения вокруг них и, отобрав бутылку, заявил:

— Мы сами.

Налил себе фужер, хлопнул, потом разлил по стопкам — Виктору, Сергею и, опять же, себе — бутылка ушла без остатка. Сергей заметил: пальцы у Воронина подрагивали.

— После обыска еду, — хмуро проговорил, пока закусывали. — Потому и опоздал.

— После какого обыска?! — хором воскликнули сотрапезники.

— Обыкновенного. — Воронин подождал, пока джигит с пустыми газырями — в Серегином селе участковый милиционер Бабкин в твердой кожаной кобуре держал не пистолет, а соленый огурец, поскольку именно это надежное, пристрелянное оружие чаше всего и требовалось ему при наведении в селе конституционного порядка — справится со свинчиваением контрагайки у очередной бутылки, — опять идиоты мои чуть не вляпались…

Сергей с Виктором переглянулись. Водка показалась пресной.

Выяснилось следующее.