Читаем Хазарский словарь полностью

Хилендарские общинники, по прозванию кенобиты, с самого начала были и оставались своего рода партией Неманичей, национальной партией в границах монастыря. Культ основателей Хилендара, святителей и правителей Немани и Саввы. – равно как и культ правящей династии, которую они основали, – у общинников был особо почитаем, и монастырь они воспринимали как большое святое семейство, духовно связанное с изгнанным народом, от которого исходил, рос и становился зримым основной принцип патернализма: отношение отца, Немани, к сыну – Савве. Для Саввы и Немани и для проторенной ими стези общинники были как пастушьи псы для пастухов, связанные через них с самой паствой. Придерживаясь своих традиций, квинтэссенцией своего предназначения они полагали раскрытие скрытых возможностей. Священные воители, общинники при необходимости могли разить крестом, словно копьем. Потомки правителей и воинов, они вместе с Саввой, если требовалось, защищали монастырь от пиратов и грабителей. Согласно типику Саввы, у них не было собственного скарба, разве что уши на голове, не было своей кельи, только -ложе. Даже своей рубахи не было, ибо всегда после стирки они получали чужую, Все, как и сами они, было общим, артельным. И Церковью были они сами себе, ибо сказано: где двое молятся, там и церковь с ними. Были они хилендарцами не по монастырю Хилендар, но хилендарцами в Немане и Савве, в дорогах, в виноградниках, на пастбищах Карей, монастыря Святого Павла, Патерицы, и всюду, где бы они ни находились, оставались они хилендарцами, и Хилендар был всюду, где были они. Объединенные небесами, они не были привязаны к месту или стенам. Один и тот же луг возле погоста всегда имел два имени: находясь на берегу, они называли его Обратный, а когда вспоминали о нем в монастыре, то всегда называли Переход.

Если монах утверждал, что разделение на общинников и одиночек несущественно и бытует лишь формально, если он твердил, что между ними нет различий, что отношения между поколениями вообще не играют роли и что все поколения получают равные возможности в жизни, то с уверенностью можно было заключить – да так и было, – что это говорит общинник.

Постоянно живя совместно в братстве земляков, общинники с прудом и в редких случаях учили языки и на греческом больше читали, чем говорили. По сути, они выступали за самостоятельную Сербскую церковь, которая не входила бы в Православную международную, связанную с Греческой вселенской патриархией. И не случайно, что монастырь в период своего подъема, изобилия и богатства все больше прибирался к руками общинниками, которые в такое межвременье всегда брали верх над отшельниками. Общинники вместе поднимались по утрам, вместе садились за стол и внимали общей молитве, которую читал им собрат за трапезой. Каждому доставался одинаковый кусок с тем же словом молитвы. И потом после благословения они вместе выходили в мир, где смешивались с монахами-отшельниками. Но это только казалось. Одинаково одетые, в одной обители, молясь перед одним алтарем, общинники всегда отличались от отшельников. И они это всецело осознавали. И даже имели внешние различия. Общинники несли утреннюю службу; придерживаясь исихастического учения о мире, который не старится, они тем не менее полагали живот символом человеческого существа. В отличие от одиночек, у которых на стене висела икона Богородицы, общинники в своих кельях вешали иконы святого Симеона и святого Саввы. Были они травниками, выращивавшими целебные травы, знаменитыми знахарями, а в глазных больницах Константинополя были сплошь их лекари. Кроме того, были они и пастырями, пеклись о каждой овечке, и создателями ароматических веществ, и виноградарями и потому любили солнце. Виноград они поначалу высаживали в своих беспокойных походных сновидениях, а затем уж наяву. Прививали и выхаживали лозу – от той самой, которую высадил Неманя и которая все еще плодоносит на его могиле, выписывая, словно чернилами, на каменной плите своим густым соком таинственные письмена, меняя каждый седьмой год начертание, а каждый девятый азбуку. Старцы подвязывали эту лозу своими волосами, как в песне, и каждый год на Преображение Христово освящали в церкви гроздья винограда. Еще общинники были добрыми певцами, сочинителями и переписчиками рукописей, и в их обязанности входило бережение и поддержание в порядке сочинений святого Саввы и всей монастырской библиотеки. Пороки и деяния были четко поделены между общинниками и одиночками. Общинники испокон веку быстро и незаметно впадали в особую ересь – иконоборчество; практичные, никогда особенно не почитавшие Богородицу Деву общинники, случалось, преступали грань дозволенного в отношении к догматам, существовали среди них и монофизиты, которые отрицали двойственную природу Христа; кроме того, были еще и другие нюансы. Неискушенные 6 иностранных языках, в дорогу они решались отправляться лишь большими группами, и великие переселения народов исходили из той же логики.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Уроки счастья
Уроки счастья

В тридцать семь от жизни не ждешь никаких сюрпризов, привыкаешь относиться ко всему с долей здорового цинизма и обзаводишься кучей холостяцких привычек. Работа в школе не предполагает широкого круга знакомств, а подружки все давно вышли замуж, и на первом месте у них муж и дети. Вот и я уже смирилась с тем, что на личной жизни можно поставить крест, ведь мужчинам интереснее молодые и стройные, а не умные и осторожные женщины. Но его величество случай плевать хотел на мои убеждения и все повернул по-своему, и внезапно в моей размеренной и устоявшейся жизни появились два программиста, имеющие свои взгляды на то, как надо ухаживать за женщиной. И что на первом месте у них будет совсем не работа и собственный эгоизм.

Кира Стрельникова , Некто Лукас

Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Любовно-фантастические романы / Романы
Добро не оставляйте на потом
Добро не оставляйте на потом

Матильда, матриарх семьи Кабрелли, с юности была резкой и уверенной в себе. Но она никогда не рассказывала родным об истории своей матери. На закате жизни она понимает, что время пришло и история незаурядной женщины, какой была ее мать Доменика, не должна уйти в небытие…Доменика росла в прибрежном Виареджо, маленьком провинциальном городке, с детства она выделялась среди сверстников – свободолюбием, умом и желанием вырваться из традиционной канвы, уготованной для женщины. Выучившись на медсестру, она планирует связать свою жизнь с медициной. Но и ее планы, и жизнь всей Европы разрушены подступающей войной. Судьба Доменики окажется связана с Шотландией, с морским капитаном Джоном Мак-Викарсом, но сердце ее по-прежнему принадлежит Италии и любимому Виареджо.Удивительно насыщенный роман, в основе которого лежит реальная история, рассказывающий не только о жизни итальянской семьи, но и о судьбе британских итальянцев, которые во Вторую мировую войну оказались париями, отвергнутыми новой родиной.Семейная сага, исторический роман, пейзажи тосканского побережья и прекрасные герои – новый роман Адрианы Трижиани, автора «Жены башмачника», гарантирует настоящее погружение в удивительную, очень красивую и не самую обычную историю, охватывающую почти весь двадцатый век.

Адриана Трижиани

Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза