Хазарский словарь

Мы уселись - все четверо, кого он позвал: я, два его писаря и слуга Масуди, который уже сложил все необходимые для путешествия вещи в зеленый мешок. Взяли по ложечке черешневого варенья с острым перцем и выпили по стакану воды из колодца, который находился здесь же, в комнате, и хоронил эхо наших голосов в подвале башни. После этого папас Аврам заплатил нам причитающееся за службу и сказал, что, кто хочет, может остаться в Царьграде. Остальные вместе с ним отправляются воевать на Дунай...

Неожиданно между Масуди и Никоном Севастом сверкнула молния страшной ненависти, которую до сих пор обе стороны не замечали или тщательно скрывали. Это произошло после того, как Масуди сказал киру Авраму:

- Господин мой, я хочу отблагодарить тебя за твои подарки, прежде чем мы расстанемся. Я скажу тебе нечто такое, что обрадует тебя, потому что ты давно жаждешь это узнать. Того, кто тебе снится, зовут Самуэль Коэн***.

- Ложь! - вскрикнул вдруг Севаст, схватил зеленый мешок Масуди и швырнул его в очаг, который горел в комнате. Масуди с неожиданным спокойствием повернулся к папасу Авраму и сказал, показывая на Никона Севаста:

- Посмотри на него, господин, у него только одна ноздря в носу, и мочится он хвостом, как положено Сатане.

Папас Аврам подхватил попугая, державшего в когтях фонарь, и опустил его на пол. Стало светлее, и мы увидели, что нос Никона Севаста и правда был с одной ноздрей, черной и неразделенной посередине перегородкой, как это и бывает у нечистых. Тогда папас Аврам сказал ему; - Ты, значит, из тех, кто не меняет обувь? - Да, господин, но я не из тех, кто страдает медвежьей болезнью. Я не отрицаю того, что я Сатана, признал он без колебания, - я только напоминаю, что я принадлежу к преисподней христианского мира и неба, к злым духам греческой территории, к аду православной церкви. Потому что точно так же, как небо над нами поделено между Иеговой, Аллахом и Богом-отцом, преисподняя поделена между Асмодеем, Иблисом и Сатаной. По случайности я попался на земле нынешней турецкой империи, но это не дает права Масуди и другим представителям исламского мира судить меня. На это уполномочены только представители христианской церкви, лишь их юрисдикция может быть признана правомочной. В противном случае может оказаться, что христианские или еврейские судьи начнут судить представителей исламского ада, если те окажутся в их руках. Пусть наш Масуди подумает об этом предупреждении... На это папас Аврам ответил:

- Мой отец, Иоаникий Бранкович, имел дело с такими, как ты. В каждом нашем доме в Валахии всегда были собственные домашние ведьмы, чертенята, оборотни, с которыми мы ужинали, насылали на них добрых духов-защитников, заставляли считать дырки в решете и находили возле дома их отвалившиеся хвосты, собирали с ними ежевику, привязывали их у порога или к волу и секли в наказание и загоняли в колодцы. Как-то вечером в Джуле отец застал в нужнике сидящим над дырой огромного снеговика. Ударил его фонарем, убил и пошел ужинать. На ужин были щи с кабанятиной. Сидит он над щами, как вдруг - шлеп! - голова его падает в тарелку. Поцеловался он с собственным лицом, которое оттуда выглядывало, и захлебнулся в тарелке щей. Прямо у нас на глазах, прежде чем мы поняли, что происходит. Я и по сей день помню, что, захлебываясь в щах, он вел себя так, словно был в объятиях любимой, обнимал миску обеими руками, будто перед ним не щи с кабаном, а чья-то голова. Одним словом, хоронили мы его так, будто вырывали из чьих-то крепких объятий... А сапог отца бросили в Муреш, чтобы он не превратился в вампира. Если ты Сатана, а это так, то скажи мне, что означала смерть моего отца Иоаникия Бранковича?

- Это вы узнаете сами и без моей помощи, - ответил Севаст.- Но я вам скажу кое-что другое. Я знаю слова, которые звучали в ушах вашего отца, когда он умирал: "Немного вина, вымыть руки!" Это прозвенело у него в ушах в момент смерти. И теперь еще одно, чтобы вы не сказали потом, что я все из пальца высосал.

Вы занимаетесь хазарским словарем несколько десятилетий, давайте и я что-нибудь к нему добавлю.