Хазарский словарь

От этой суммы я вздрогнул как от удара. Он будто в карман мне заглянул. Ровно столько у меня и было. Это уже давно приготовлено для Джельсомины. Конечно, не такая уж особенная сумма, знаю, но я и ее-то едва скопил за три года. Обрадованный, я сказал, что беру.

— Как это берете? — спросил меня венгр укоризненно и покачал головой. — Э-э, господин мой, разве так покупают музыкальный инструмент? Неужели вы не попробуете сыграть?

Я смущенно поискал взглядом что-нибудь, на что можно сесть, кроме той самой шапки, в которой сидела курица, как будто действительно собрался играть.

— Не знаете, как сесть без стула? — спросил он меня. — Утка и на воде сидит, а вы на суше не знаете как? Не знаете? — И с презрением взял маленькую виолончель, поднял ее и положил на плечо, как скрипку.

— Вот так! — добавил он и протянул мне инструмент.

Я впервые в жизни играл на виолончели, как на скрипке. Де Фалья звучал совсем неплохо, особенно в глубоких квинтах, мне даже казалось, что через дерево, прислоненное к уху, я лучше слышу звуки. Венгр опять изменил запах. На сей раз это крепкий мужской пот, он снял пиджак и остался в одной майке, две седые бороды, заплетенные в косички, висели у него из-под мышек. Он выдвинул один из ящиков, уселся на его угол, взял у меня виолончель и заиграл. Я был потрясен блестящей импровизацией.

— Вы прекрасно играете, — сказал я.

— Я вообще не играю на виолончели. Я играю на клавесине и люблю скрипку. А на виолончели я не умею играть. То, что вы слышали, вообще не музыка, хотя вы этого и не понимаете. Это просто чередование звуков, от самых низких до самых высоких, для того чтобы проверить возможности инструмента… Завернуть?

— Да, — сказал я и взялся за бумажник.

— Пятьсот тысяч, пожалуйста, — сказал венгр.

Я похолодел:

— Но вы же говорили — четыреста пятьдесят?

— Да, говорил, но это за виолончель. Остальное за смычок. Или вы смычок не берете? Вам смычок не нужен? А я думал, инструмент без смычка не играет…

Он вынул смычок из футляра и положил его назад в витрину.

Я не мог вымолвить ни слова, будто окаменел. И наконец пришел в себя и от побоев, и от венгра, словно очнулся после какой-то болезни, похмелья или сонливости, пробудился, встряхнулся, отказался на потеху венгру играть комедию. Я попросту упустил смычок из виду, и у меня не было денег, чтобы купить его. И все это я сказал хозяину лавки.

Он рывком набросил на себя пальто, отчего сразу запахло нафталином, и сказал:

— Сударь, у меня нет времени ждать, пока вы заработаете на смычок. Тем более что в ваши пятьдесят с лишним вы так и не заработали на него. Подождите-ка вы, а не я.

Он было собрался выйти, оставив меня одного. В дверях остановился, повернулся ко мне и предложил:

— Давайте договоримся — возьмите смычок в рассрочку!

— Вы шутите? — воскликнул я, не собираясь больше участвовать в его игре, и направился к двери.

— Нет, не шучу. Я предлагаю вам сделку. Можете не соглашаться, но выслушайте.

Венгр раскурил трубку с такой гордостью, что не оставалось сомнений, что он уже накадил ею в самом Пеште.

— Послушаем, — сказал я.

— Купите у меня вместе со смычком и яйцо.

— Яйцо?

— Да, вы только что видели яйцо, которое снесла моя курица. Я говорю о нем, — добавил он, вынул из ящика яйцо и сунул его мне под нос.

На яйце карандашом была написана та самая дата: 2 октября 1982 года.

— Дадите мне за него столько же, сколько и за смычок, срок выплаты два года…

— Как вы сказали? — спросил я, не веря своим ушам.

От венгра опять запахло черешней.

— Может, ваша курица несет золотые яйца?

— Моя курица не несет золотые яйца, но она несет нечто такое, что ни вы, ни я, сударь мой, снести не можем. Она несет дни, недели и годы. Каждое утро она приносит какую-нибудь пятницу или вторник. Это сегодняшнее яйцо, например, содержит вместо желтка четверг. В завтрашнем будет среда. Из него вместо цыпленка вылупится день жизни его хозяина! Какой жизни! Под скорлупой этих яиц не золото, а время. И я вам еще дешево предлагаю. В этом яйце, сударь, один день вашей жизни. Он сокрыт, как цыпленок, и от вас зависит, вылупится он или нет.

— Даже если бы я и поверил вашему рассказу, зачем мне покупать день, который и так мой?

— Как, сударь, неужели вы совсем не умеете думать? Да, вы не умеете думать! Вы что, ушами думаете? Ведь все наши проблемы на этом свете проистекают из того, что мы вынуждены тратить наши дни такими, какие они есть, из-за того, что не можем перескочить через самые худшие. В этом-то все дело. С моим яйцом в кармане вы, заметив, что наступающий день слишком мрачен, разобьете его и избежите всех неприятностей. В результате, правда, ваша жизнь станет на один день короче, но зато вы сможете сделать из этого плохого дня прекрасную яичницу.

— Если ваше яйцо действительно так замечательно, почему же вы не оставите его себе? — сказал я, заглянул ему в глаза и не понял в них ничего. Он смотрел на меня на чистейшем венгерском языке.