Мы вернулись на точку в 300 м от берега и обнаружили конец стены. Это нас очень обрадовало, так как подводные наблюдения подтвердили наблюдения с водонапорной башни. Мористее был найден в створе стены только один большой камень со следами обработки, очевидно, оброненный там случайно. Техника съемки в этот день была далеко не совершенна. Сначала я плавал в тихой воде и через стекло маски рассматривал дно, устанавливая объект и задачу. Затем я влезал в лодку и брался за компас и дневник, а Геля (Прохоров) опускался на дно и дополнял визуальные наблюдения, ощупывая камни. Затем он выныривал и сообщал полученные данные, не отплывая с места подъема. Все тут же фиксировалось, после чего мы переходили на следующую точку. Основным недостатком этой методики была трудоемкость и, следовательно, относительная медленность работы. За это мы поплатились тут же. Около 9 часов с моря потянул ветерок, началось волнение, со дна поднялся песок, видимость под водой снизилась и пришлось заканчивать рабочий день. Пока мы совещались, принимали решение и садились на весла, ветер усилился настолько, что нас буквально понесло на юг. На берег мы выбрались уже с большим трудом, но результатами работ остались довольны. Самое главное, мы установили отсутствие насыпи или мола. Стены строились непосредственно на скальном основании дна. Следовательно, сведения арабских географов являются домыслами людей, пытавшихся объяснить непонятное явление — длинную стену, вдававшуюся в море. А если так, то с VI по X век произошло поднятие уровня, потому что на глубине 5 м ни тогда, ни позже люди строить стены не могли. В принципе решение проблемы было достигнуто, но подводную съемку следовало завершить.
В это утро мы направились прямо к месту окончания стены. На меня произвела тяжелое впечатление внезапная рассеянность Гели. Он делал все, что было нужно, но автоматически, словно его мысли были далеко. Но я отбросил сомнения, потому что надо было грести, становиться в створ, брать азимут: короче, мне было некогда обращать внимание на психологию. В это утро ветер поднялся раньше обычного. Однако отступать мы не собирались. Первая попытка установить лодку на месте окончилась неудачно — якорь вырвался из песка, и нас понесло назад, на юг. Мы вернулись и снова стали на якорь в створе стены. На этот раз якорь зацепился прочно, но канат был натянут как струна. При возвращении мы уклонились несколько мористее, чем было нужно. Глубина была 6 м вместо пяти или пяти с половиной. Я предложил Геле и Василию Васильевичу опуститься, осмотреть дно и сразу же вернуться, для того чтобы переместить лодку ближе к развалинам. Мне казалось, что я отдал приказание предельно точно, да так оно и было. Геля с рассеянным видом надел акваланг и исчез под водой. За ним последовал Василий Васильевич, а мы с Андреем начали брать азимут и устанавливать свое место на плане. Прошло 10 минут, потом 20; из воды никто не показывался. Ветер усиливался, и белые барашки забегали вокруг лодки. Наше недоумение перешло в беспокойство. Что случилось? Волны уже раскачивали лодку, как качели.
Вдруг из воды показалась Гелина голова, он махнул рукой и что-то крикнул, но ветер отнес слова на юго-запад. Мы жестами позвали его назад, и он погрузился снова. Еще раз он вынырнул, но немного дальше. Я понял, что его сносило волнами, потому что море было здесь взбаламучено до самого дна. Геля махал нам руками, и стало ясно, что он выбился из сил. Андрей бросился к якорю, чтобы пойти к Геле навстречу, но я, не отдавая себе отчета, почему я так делаю, оттолкнул его от якорного каната. Тогда Геля с искаженным от напряжения лицом вывернул плечо из лямки акваланга, сбросил тяжелый прибор и, словно на экзамене в бассейне, по всем правилам, поплыл к лодке. Ни на войне, ни в заполярной тайге, ни в припамирских ущельях я не испытывал такого напряжения и ужаса. Но Геля выплыл сквозь волны, и мы с Андреем втянули его в лодку. Почти в тот же момент вернулся Василий Васильевич, и мы были снова все вместе.