Хегальдины

— Тебя это, похоже, не коснулось, — хмуро перебивает Грешник, продолжая рубить.

Гремори сжимает губы и замолкает. Он обрубает ветви поваленного дерева, а затем прерывается, чтобы сделать несколько глотков из фляги; краем глаза смотрит на Грешника, чьи серые крылья вздрагивают с каждым взмахом топора.

— Всегда такой разговорчивый? — с иронией спрашивает Гремори.

— Никогда не знаешь, когда стоит замолкнуть? — в тон отвечает Грешник, с силой вбивая острие топора в ствол дерева. — Если нравится ковыряться в чужих жизнях, тогда проваливай обратно. За стены. К кучке идиотов, что жалуются на плохую жизнь. Жалуются и постоянно ищут недостатки у других, чтобы оправдать себя, чтобы подарить себе кусочек сраного счастья.

Он сплевывает под ноги и какое-то время смотря в глаза Гремори, а затем отворачивается и снова принимается за работу.

День проходит в молчании, в дрожащей тишине, где воздух вокруг Грешника словно бы искрится от сказанных слов. Гремори нарочно пропускает его вперед с вязанкой дров за спиной, чтобы не встречаться взглядом.

Ближе к закату он устало падает на траву, смотря в небо, что затухает, как пламя; а через мгновение обзор загораживает огромное лицо с рыжей бородой.

— Устал что ли? — ухмыляется Рыжий. — От дровишек-то? А говорил, что за стенами вы пашете от рассвета до заката. Нежная, значит, у вас там работенка.

— Так ведь за золото работают, а точнее за пыль от него. Любая работа покажется в разы тяжелей, если за нее ты получаешь только крохи. — Лицо Гнева закрывает вторую половину неба. — Их система с обменом золота на еду и прочее похожа на бред. Вот ты сейчас с Грешником натаскал дров, а завтра, в белый праздник, каждый тебе спасибо скажет. А ты скажешь спасибо тем, кто надоил молока, и тем, кто подстрелил дичь. Ну и тому подобное.

Гремори поднимается на ноги, и Рыжий с Гневом отстраняются:

— Кстати, о Грешнике…

— Он неразговорчив.

— Его можно понять.

— А что у него случилось? — спрашивает Гремори, смотря на переглядывающихся друзей.

Гнев осматривается по сторонам, удостоверяясь, что рядом никого нет, и начинает говорить почти шепотом:

— Грешник жил за стенами. С женой и дочкой. Еще очень давно. Несмотря на маленькие крылья, он говорил, что был счастлив. Но в какой-то день он припозднился домой, и застал жену, вжимающуюся в угол. С большими невидящими глазами и всю в крови. Он спросил, что случилось, но она молчала. И даже не глядела на него. Только шептала, что демона нет. Демон мертв. Он бросился в смежную комнату и увидел дочь. Кажется, ее звали Шинарой. Да, точно. Шинара. Она была мертва. В луже крови с выдавленными глазами. Черными глазами. И черной кровью. Она стала шейдимом за ночь. И ее мать, рьяно веря, что шейдимы — зло, убила ее собственными руками. Грешник говорил, что потерял себя в тот момент. В раже он забил жену до смерти, проплакал всю ночь, а затем ушел. Просто ушел без мыслей куда и с какой целью. Его нашел Леший в свое время, и тот остался в логове.

— Хотя, он хотел уйти и прожить свой остаток в одиночестве, — добавляет Рыжий, поглаживая бороду. — Не знаю, как Леший смог его уговорить. С такой потерей нелегко жить.

Видно, что рассказанная история погасила тот озорной свет, что так часто мелькает в глазах Рыжего и Гнева, ведь каждый из них может поставить себя на место Грешника. Они переводят тему, а по окончанию недолгих отвлеченных разговоров, прощаются друг с другом.

И следующий день, день Белесой Грозы или как его еще называют — белый праздник, который случается лишь однажды за год; когда ночное небо тяжелеет от туч и опускается так низко над землей, что невольно протягиваешь руку, страшась коснуться его. Когда молнии оставляют над головой неистовые росчерки белизны, похожие на старые шрамы. Когда во вспышках света замирают мириады снежинок…

Гремори только просыпается, а Леший уже сидит возле окна, лицо того обрамляет пар, что исходит от чашки. Запахи земляники и мяты касаются обоняния так ненавязчиво, что Гремори невольно облизывает губы.

— Сегодня красивое утро, — шепчет Леший так тихо, словно опасаясь повредить голосом нечто хрупкое вокруг себя. — Есть в этом нечто… нечто волшебное. Как в Колоссе.

Ответом тому служит протяжный стон и хруст суставов. Гремори вздрагивает от прикосновения ледяного воздуха к коже. Такого непривычного.

— Холодно, — говорит он. — Я разведу огонь? А иначе в ледышку превратимся.

— Волшебство таится во всем неизвестном. В нем и вся красота, — произносит Леший вместо ответа на вопрос. Его взгляд по-прежнему прикован к белизне за стеклом.

Пламя в камине охватывает трут и начинает ластиться к сухим еловым дровам. Гремори потирает ладони друг о друга, накидывает плед на плечи, а затем подсаживается к Лешему. Тот наливает кипяток в глиняный стакан, бросает сушеные лепестки мяты и ягоды земляники.

— Тебя что-то тревожит? — спрашивает Гремори, принимая напиток.