Хей, Осман!

Будни сменяются праздниками. Более всего любят кочевники забавляться в праздничные свои дни охотой и скачкой. Скакать наперегонки, вихрем мчаться по степи, даже и без седла; щеголять удалью своей — это любят кочевники. А ещё любят охоту с собаками и приручёнными орлами. Садятся охотники на коней, прихватывают свору борзых собак и выезжают в открытое поле. А на рукавицах больших держат орлов в клобуках. Вот собаки выгнали зайца степного, а то лисицу. Охотник пускает орла вверх! Кидается орёл на зверя и впивается когтями. И уж дождётся хозяина, который и прикончит добычу! А хороший, сильный, выученный орёл справится не только с лисой, но даже и с волком! Такой орёл - драгоценность!..

Кочевые тюрки - люди живые, здоровые; любят жизнь, любят веселье, любят одеваться в яркие одежды, праздники любят! Умрёт кто - и вот уже и поминают умершего играми, скачками, песнями, плясками... Не поймёт сторонний, чужой, что же случилось; то ли смерть, то ли рождение; то ли похороны, то ли свадьба!..

Есть у кочевников свои певцы-сказители. Поют они о подвигах давних богатырей, о любви храбрых девушек и смелых юношей... Жены и дочери кочевников ходят с открытыми лицами, держат голову прямо, глаза не опускают...

Однажды летела песня над землёй. А люди тогда не знали песен, петь не умели. А самая первая на свете песня летела и пела. И где летела низко, там люди перенимали её и учились петь. А над кочевьями тюрок пролетела совсем низко. Оттого они - лучшие во всём мире певцы!..

А степь, она разная. На юге летом жарко, теплынь, будто в самых жарких странах. А зимой - стужа, будто в самых северных землях. Колючим кустарником зарастает к югу степь. Одни лишь неприхотливые, выносливые верблюды могут питаться такими колючими растениями... Ползают большие когтистые ящерицы, ядовитые пауки и скорпионы... А там, дальше, дальше - горы, цепь гор. Небесные горы...

Громоздятся хребты над хребтами всё выше, всё снежнее, всё скалистее. Переваливаешь хребет, а за ним - высокая степь. А за другим хребтом - снова степь. А ещё выше, на самой выси, вровень с вершинами снеговыми - высочайшая степь!

А все хребты сходятся к самой великой горе. Тянется и тянется её вершина - длинное снеговое поле, усеянное крутыми остроконечными пиками. Но эта огромная, многозубчатая вершина, она есть подошва самой высокой, великой вершины, подошва горы Хан-Тенгри. Здесь обитает недоступное человеческому взгляду языческое божество всех тюрок - Небо, Тангра, Тенгри, Танри... По-разному произносят его имя... Но имя это - одно, имя тюркского Бога, Иеговы[64] тюрок...

Недоступна обитель Неба. До вечных снегов надо подняться, чтобы увидеть очертания великой горы. И то, не всегда удаётся увидеть: облака лепятся по ледниковым ущельям, сторожат великую гору...

Высоко-высоко в синеву небес уходят гребни скалистых гор, Небесных гор, суровые, обвеваемые холодными ветрами...

Все на свете, сколько их есть на земле, тюрки поклоняются и молятся недоступному Небу, которое - Бог. Болгары первыми из тюрок принесли сказания о нём на Балканы и высекли в камне огромное изображение всадника - жреца Неба, Мадарского конника...[65]

Но время минуло, пошло дорогами-путями, заставило тюрок принять веру Аллаха или веру Христа... А Небо - оно всегда Небо, вековечное Небо единого Бога земных существ...

Засвистели по степи монгольские стрелы, под копыта неподкованных монгольских лошадей низкорослых упали цветущие города Азии. Закончились простые перемещения по степям: с пастбища весеннего - повыше в горы, а там, когда минует лето, спускаешься на зимнюю стоянку; а придёт новая весна - и снова повторится незамысловатый путь... Но вот пришёл конец подобной жизни. Явилась цель движения. И была эта цель - бегство! Все побежали прочь от монголов. Бежали, переменяя на бегу веру, словно бы в платье новое облачаясь; и переменяли внешний облик, и вправду иные видом своим делались, и вправду облачались в иное платье. И брали себе жён из племён и родов, с какими и не встречались прежде; и уходили к мужьям из иных племён; и вот менялись видом - иные глаза, волосы, иная стать... Бежали!..

Сердились на монголов, рассказывали о них сказку плохую, продолжали всё ту же сказку о песне:

...позавидовали монголы тюркам - зачем те поют столь хорошо! Решили монголы перенять красивое пение. Послали на стоянку молодого молодца, он спрятался близ стоянки и стал слушать. А на стоянке было пусто, как раз откочевали все, одна лишь хромоногая старая собака оставалась. Вечер спустился, собака завыла. А молодой монгольский молодец подумал: «Вот она, тюркская песня!» Запомнил её твёрдо и научил своих сородичей. Оттого-то монгольские песни и походят на вой волков...

То-то и оно! Наши песни - это песни, а песни тех, от кого мы бежим, спасаемся, - это волчий вой!..