Хей, Осман!

   - Сладкая моя! Не тревожься. Я не принесла дурные вести. Твоя свекровь просит тебя прийти к ней в юрту...

Мальхун тотчас же поднялась, закуталась в покрывало и пошла вместе с посланной в юрту свекрови.

Мать Османа обрадовались, когда полог приподнялся и невестка молодая вступила в её юрту. Угощение уже было поставлено. Мать Османа выслала всех и осталась наедине с невесткой. Она усадила её рядом с собой и обняла её ласково.

   - Дочь моя, ничего и никого не бойся, не опасайся! Когда твой супруг, мой сын, отъезжает по своим мужским делам, ты остаёшься под крылом моей защиты. Я - твоя свекровь, твоя вторая мать, я за тебя в ответе перед моим сыном. И в обиду я тебя никому не дам!..

Мальхун выслушала эти слова свекрови и поцеловала с почтением тыльную сторону ладони её правой руки:

   - Госпожа! Благодарю тебя за твою доброту. Я давно лишилась матери. Ты сказала, что теперь ты - моя вторая мать. Будь же отныне для меня единственной матерью.

Мальхун говорила искренне; она сразу почувствовала искреннюю приязнь к матери Османа. «Какое-то горе переживает эта женщина, - думала Мальхун, - какое-то неизбывное горе!..»

И во всё время, покамест не было Османа, Мальхун оставалась в юрте свекрови. Они вместе разбирали приданое Мальхун - чеиз, - которое прибыло на повозке вскоре после отъезда отца Мальхун из Эски Шехира. Мать Османа подарила Мальхун много красивых материй, платьев и украшений. Мальхун показала свекрови, как шить на гергефе. И много они беседовали. Свекровь рассказала Мальхун о страшном горе - о смерти своих малолетних дочерей, сестёр Османа...

   - Я - мать, я хотела спасти их любой ценой! Да, я искала помощи в обрядах многобожия, в язычестве, но разве не должна мать пойти на всё, лишь бы спасти своих детей? И ты не принимай меня за какую-то властительницу здешних мест, которая правит полновластно об руку со своим мужем-правителем! Супруг мой Эртугрул охладел ко мне. Я не знаю, что тому причиной! Я могла бы утешать себя и говорить себе, что причина этого охлаждения — моё обращение к обрядам многобожия; но не будут ли подобные утешения ложью? Не проще ли мне думать, что он просто- напросто разлюбил меня?! У него есть другие жены, они родили ему двух сыновей, братьев моему Осману... Сару Яты и Гюндюз преданы искренне брату. Но я боялась, что их матери станут настраивать исподтишка женщин становища против тебя...

   - Я обретаюсь под крылом твоей защиты, матушка, да я и сама также могу постоять за себя! Это с тобой я добра и кротка, и мягка, словно розовый лепесток! Для тех, кто захочет обидеть меня, я буду колючей веткой, усаженной острыми шипами!..

Мать Османа рассмеялась, затем снова посерьёзнела:

   - Ох, дочка! Пусть Аллах не допустит, чтобы ты узнала, каково это - не только делить любовь мужа с другими его жёнами, но и совсем лишиться его любви! Ох, каково это - проводить одинокие ночи, метаться на постели одинокой, кусать пальцы в отчаянии безысходном... Ведь это я была первой, кого полюбил Эртугрул! Мне первой сказал он любовные слова! Как я гордилась его красотой и силой, когда он был молод! Как мне было больно видеть его, когда он уже оставил меня! Как мучается моя душа теперь, когда он день ото дня стареет и я вижу, как слабеет его телесная сила! Но душа его крепка! Ты видела, как он приготовил становище к отпору врагам! Нас голыми руками не возьмёшь! Надобно будет, за оружие возьмутся и наши девушки, и женщины наши!..

Мальхун смотрела на свою свекровь; прежде Мальхун не встречала кочевниц...

   - Если в становище все женщины и девушки так же смелы, как ты, матушка...

   - Вы, жены и дочери насельников селений и городов, привыкли жить в каменных жилищах, не показывать своих лиц, не делать тяжёлую работу. Мы, кочевницы, иные совсем! Мы с детства привыкаем трудиться и воевать рядом с мужьями и братьями, наши отцы не держат нас взаперти. Да и жилища наши - лёгкие, не сходны с городскими домами-крепостями!..

   — А ты не хотела бы, матушка, пожить в подобном доме? - осторожно спросила Мальхун, помня о своих мечтах о хорошем доме для Османа и для себя.

   - Нет! - резко отвечала кочевница. Но тотчас лицо её приняло выражение озабоченности; - Отчего ты меня, милая невестка, спрашиваешь о каменном доме? Или тебе настолько тяжела жизнь в юрте?

   - Нет, - смутилась Мальхун, — жизнь в твоей юрте мне вовсе не тяжела. Здесь хорошо дышится, прежде мне не дышалось так вольно...

   - Ты правду мне говоришь? - спросила сурово мать Османа.

   - Я не лгу тебе, матушка. Но я и не могу скрыть от тебя мои желания. Хотелось бы мне, чтобы я могла встречать моего супруга, твоего сына, не только в юрте, но и в каменном жилище, убранном, как убирают дома в городе...

Мать Османа махнула рукой:

   - Я знаю, когда-нибудь мой сын переберётся на житье в большой дом, достойный правителя. Но от меня ты не жди такого переселения! Я в юрте родилась и умру в юрте, как бабки мои и прабабки!..

Так проводили время свекровь и невестка. А всадники — акынджилер - уже соединились с Османом и его спутниками. Теперь с ним был и его младший брат Гюндюз.