Хейтеры

Ну а то, что было у нас с предками, – это вообще отдельная история. Но через пару месяцев они успокоились. Сказали, что поняли: в последние пять лет совсем перестали за меня волноваться, потому что я вел себя идеально. Но теперь все изменилось, и отныне они всегда будут за меня волноваться. Знаю, что это звучит ужасно, но еще никогда я не был так счастлив.

Сейчас все случившееся уже превратилось в семейную шутку: мол, под моей невинной личиной скрывается гениальный преступный ум. И каждый раз, когда я возвращаюсь домой, папа спрашивает, удалось ли мне наконец расправиться с Бэтменом.

Но знаете, что действительно круто? В сентябре на день рождения мне подарили собаку. Со стороны моих предков это был блестящий дьявольский ход, потому что теперь, пока собака жива, я просто не могу уехать из Питтсбурга. Это помесь пуделя и корги, странная на вид, но симпатичная и, конечно, не такая большая, как Папа Младший, зато гораздо умнее и обаятельнее, и мама ее не боится. Я назвал щенка Воздушный Конь. Даже Кори согласен, что это отличное имя для собаки.

Хотя у Кори больше нет барабанов и нам запрещено ходить друг к другу в гости, мы по-прежнему проводим кучу времени вместе, слушаем музыку и переписываемся в Интернете.

Но после турне я начал воспринимать музыку иначе. Если раньше все время выискивал недостатки у любой группы, то сейчас перестал. Теперь я просто пытаюсь лучше понять музыкантов.

А недавно мы неожиданно стали сочинять свои собственные песни.

Я сочиняю на басу, а Кори – на отцовской миди-клавиатуре поздней ночью. Песни, конечно, так себе, но у них, безусловно, есть потенциал. Мы отправляем друг другу наметки, потом меняем кое-что, и… я даже не знаю. Вроде звучит интересно.

Конечно, это совсем не то, что играть концерт на сцене. Но в определенном смысле мне так даже больше нравится. Если достаточно долго работать над одним треком и не бояться кое-где оставить небольшие недочеты, в итоге выходит похоже на живой концерт, когда кажется, что все дышат одним воздухом. К тому же оказалось, что Кори офигенно играет на клавишных. Просто рубит, забыв обо всем на свете. Например, в нашей песне «Собаки съели Куки» есть один восьмисекундный рифф, который он играет так, будто несколько десятилетий репетировал в уединенной хижине на вершине горы только один этот кусок.

Когда-нибудь мы покажем наши треки предкам, и может быть, они разрешат нам снова вместе тусоваться. Возможно, Кори даже отдадут барабаны. Но песни еще не готовы.

Им не хватает одного – Эш. Мы посылаем ей файлы почти каждый день.

Но, как я уже сказал, она не из тех, кто любит переписываться. Поэтому мы каждый день надеемся получить от нее весточку, но ответа пока не получали.

До вчерашнего вечера. Она прислала нам письмо примерно в 22.00. Во Франции, по нашим подсчетам, было около четырех утра. Тема и само тело письма оказались пустыми. Но во вложении мы нашли один из наших треков с наложенной гитарой. А еще она добавила свой трек, с акустической гитарой и голосом. Простую песенку в стиле фолк, что-то типа Хэнка Уильямса. Ничего подобного она раньше не играла.

В обоих треках она звучала просто офигенно. Впрочем, как и всегда. Поэтому неудивительно, что в данный момент мы просто летаем от счастья. Что, если это лишь начало? Что, если она будет посылать нам новые треки каждый день, и вскоре мы выложим их в Интернет, и вы сможете их послушать? А потом однажды Эш вернется в Штаты, и мы займемся музыкой уже всерьез.

Но не знаю. Наверное, не надо забегать вперед. Ведь у нас может ничего не получиться; мало ли что помешает? Очень сложно не представлять, что может случиться в будущем, но надо, наверное, думать о том, что уже произошло. Если этим все и ограничится, пусть так; этого вполне достаточно, и я должен быть рад.

То есть нет. Конечно же, этого недостаточно. Но я все равно рад.

А в конце хочу рассказать, чем закончилось наше турне.

Мои предки сказали: попрощайся со своей подругой. Полицейские говорят, что пора уезжать. И я подошел к столику, за которым была Эш.

Та по-прежнему сидела, обмякнув, подперев голову рукой и запустив пальцы в волосы, а взгляд метался от меня к моим предкам.

На улице забарабанил ливень, и я сразу почувствовал, как в воздухе что-то изменилось; одна тяжесть сменилась другой.

Но тут я увидел, что Эш тихонько улыбается, и понял, что тоже улыбаюсь.

– Запилы – огонь, – произнесла она, и лишь в самолете на пути домой я вспомнил, что это значит.