Хелен

Эшафот был установлен на тюремном дворе, обнесенном высокой стеной. Во двор не выходило ни единое окно, так что заключенные были лишены возможности полюбоваться на казнь. Ночью прошел дождь, и воздух был необычайно свеж и ароматен. Фотографов и журналистов к экзекуции не допускали, а число зрителей было ограничено палачом, начальником тюрьмы, его заместителем, двумя охранниками, двумя санитарами, католическим священником, тюремным врачом и мною — десятью мужчинами, на глазах которых должны были лишить жизни женщину. Улыбок на лицах не было. Начальник тюрьмы шепотом переговаривался с врачом. Его заместитель изучал какие-то бумаги, а санитары с мрачными физиономиями топтались на цементном полу. Священник приблизился ко мне и представился. Звали его отец Бриджмен. Я вяло пожал протянутую руку.

— Она ведь католичка, мистер Эддиман?

— Должно быть.

— Но не слишком набожная?

— Не уверен.

— Она отказалась от моих услуг.

— Ну и что?

— Может быть, вы её уговорите? По крайней мере, её захоронят в освященной земле.

— А она этого хочет?

Священник потряс головой.

— Когда я это предложил, она только засмеялась.

— Пусть сама решает.

К нам приблизился начальник тюрьмы.

— Я понимаю, как вам трудно, мистер Эддиман, — сказал он. — Вы были с ней очень близки. Поэтому, если хотите уйти, мы не станем возражать.

— Я останусь.

— Может быть, мне все-таки попытаться уговорить ее? — спросил отец Бриджмен.

— Позвольте ей умереть спокойно.

Охранники вывели Хелен во двор — один шел впереди, второй сзади.

— Я хочу, чтобы она умерла с миром, — не унимался священник.

— Оставьте меня в покое, — отмахнулся я.

Хелен заметила меня и улыбнулась — прекрасная даже перед смертью.

— Блейк! — негромко окликнула она.

Руки ей ещё не связали и Хелен протянула их ко мне. Священник раскрыл молитвенник и принялся читать.

Я приблизился к Хелен.

— Милый мой Блейк, — она обратилась к начальнику тюрьмы: — Он — мой самый близкий друг. Могу я поцеловать его на прощанье?

Начальник кивнул. И он и все остальные отвернулись, делая вид, что чем-то заняты. Впервые за все время я обнял Хелен, прижав её к себе обеими руками, и поцеловал, чувствуя, как её пальцы утирают слезы с моих щек.

— Не надо, Блейк. Сейчас все это кончится, — она снова обратилась к начальнику тюрьмы: — Пожалуйста, давайте закончим побыстрее. Так будет лучше для всех.

— Вам позволено последнее слово.

— Нет, — покачала головой Хелен. — Мне нечего говорить. Но я не хочу, чтобы мне закрывали голову этим черным мешком.

— Это ваше право, — согласился начальник.

Ей связали руки за спиной, и палач провел её по деревянным ступенькам на эшафот. По бокам встали охранники, хотя их присутствие вовсе не требовалось. Палач набросил на шею Хелен веревочную петлю; золотистые волосы рассыпались по плечам. Хелен стояла над нами с гордо вскинутой головой и развевающимися на ветру волосами — прекрасная и безучастная. В следующее мгновение под её ногами разверзся люк…

Несколько минут спустя палач перерезал веревку, а охранники подхватили её тело. Врач осмотрел его и торжественно провозгласил, что Хелен мертва.

* * *

Сидя в машине вместе с Клэр и ребятишками, я ехал по главной улице Сан-Вердо по направлению к Фремонт-сквер, мечтая лишь об одном — никогда сюда не возвращаться. Было десять утра, и старые ведьмы уже облепили игральные автоматы, дергая сухонькими морщинистыми лапками за рычаги и без конца скармливая монетки в ненасытные пасти. Всякий раз, когда им удавалось выстроить в одну линию три сливы, три персика или три колокольчика, автоматы изрыгали из своего чрева поток серебра, а воздух оглашался заливистым старушечьим смехом.

Притормозив напротив скопища игральных автоматов, я выбрался наружу.

— Зачем ты здесь остановился? — спросила Клэр, но я не ответил.

Прошагав к автомату, я замер на месте.

— Есть! — взвизгнул тонкий надтреснутый голос.

Из автомата дождем посыпались полудолларовые монеты, а облепившие автомат старушенции поспешно опустились на четвереньки, подбирая с тротуара серебряные кругляши.

И вдруг я услышал её голос:

— Блейк!

Прозвучал ли он вслух, раздался ли в моей голове или исторгнулся из глубин моей памяти — я так никогда и не узнал. Я стоял и смотрел, а на меня взирали радостные морщинистые лица с жадно горящими глазами и оскаленными ртами.

Я вернулся к машине.

* * *

Мы уже выехали из Сан-Вердо и мчались по раскаленной пустыне, когда Клэр сказала:

— Больше ведь такое с нами никогда не случится — да, Блейк?

— Никогда, — ответил я.