Читаем Хеллфайр полностью

Во-первых, я понял, почему его прозвали Дартом Вейдером. Он сидел совершенно неподвижно, наклонив голову вперед, забралом вниз и у него было самое жуткое дыхание, которое я когда либо слышал: длинный, медленный, глубокий горловой вдох, пауза, слишком долгая для простого смертного, что бы остаться в живых, а затем стремительный выдох.

Во-вторых, он зарубил больше курсантов чем остальные. Я нервничал, волновался и мои руки явно дрожали. Если мы были в бою, я был бы в своей стихии, но сидеть в этой тесной кабине, зная, что он обладает властью, что бы закончить мой долгий поход, было невыносимо. Я чуть не провалился, пытаясь собраться. Он был "тесаком", потому что курсанты просто распадались перед ним.

Я запустил единственный двигатель "Газели" - никаких проблем не было - но моей первой настоящей проверкой стало, когда я должен был взглянуть назад, что бы никто не был обезглавлен, когда я запускаю винт. Палмер был настолько велик, что я не мог ничего за ним увидеть.

Я заговорил по интеркому.

- Не могли бы Вы проверить левый борт, сэр?

- Нет.

Палмер продолжал смотреть прямо перед собой, его забрало скрывало любое выражение, которое у него могло быть.

Внутри меня что-то начало умирать. Что, черт возьми, это было?

- Пока я не проверю левый борт, сэр, я не могу запустить винт. Я могу отрубить кому-нибудь голову.

Он снова придавил меня, и нехотя взглянул влево.

- Чисто.

Мои дурные предчувствия усилились. Я думал обо всем, через что я прошел, целый год обучаясь полетам, и как это заканчивается: втиснутым в крошечную кабину с гигантским инструктором, который, кажется, одержим тем, что бы завалить меня.

Каким-то образом, когда мы прокладывали свой путь над сельской местностью Хэмпшира, я заставил себя сосредоточиться. Я просто должен был сделать все, как можно лучше; я должен был держать все под контролем. В течении большей части полета, я был в каком-то состоянии, напоминающем дзен, несмотря на молчаливое присутствие Чоппера Палмера, и тот факт, что я был придавлен на своей стороне кабины огромной человеческой тушей.

Шаг за шагом, мы проходили экзамен, пока, в самом конце, не настал решающий момент: Учебная Вынужденная Посадка. Я сделал несколько УВП, которые, как я считал, были довольно хорошими. Затем, когда мы приближались к аэродрому, за минуты до завершения экзамена, он внезапно сказал "Взял", вырубил двигатель, и мы стремительно понеслись к земле.

Когда шла вынужденная посадка и авторотация, это было лучшее, что я когда-либо видел; он умело, в самом деле, использовал последние крохи энергии в свободно вращающемся винте "Газели" для красивой плавной посадки, которая закончилась буквально поцелуем полозьями вертолета травы.

Когда мы остановились, я был настолько потрясен этой демонстрацией учебника, что не смог врубиться, что он говорил. Только когда мой мозг повторил команду, я понял, что он велел мне снова взлететь и дал мне координаты.

Я пропустил их.

Он подловил меня, старый ублюдок. Я думал, экзамен закончился.

Я набирался смелости попросить у него снова координаты, когда он повернулся ко мне.

- Фаррар-Хокли упал с лестницы в своей оранжерее. У него вилы в заднице. Нужно срочно отвезти его в больницу. Я так понимаю, Вы знаете кто такой Фаррар-Хокли, капрал Мэйси...

- Фаррар-Пара - ответил я, проверяя координаты и думая, что он сказал.

Генерал Фаррар-Хокли был большой шишкой, который ушел на пенсию десять лет назад и глядя на координаты, которые Чоппер чертов Палмер только что мне дал, видимо жил в лесу Харевуд, в нескольких минутах полета.

Чего я не знал, так это того, была ли эта медэвакуация настоящей.

Я направил нос в направлении дома генерала.

По пути туда я проверил карту и заметил, что генерал жил в районе, который инструкторы использовали как места для посадок в ограниченных условиях, места, в которых вертолету было трудно, если не почти невозможно приземлиться, которых не было на картах-шпаргалках.

Я осторожно облетел вокруг лужайки, которая представляла собой замкнутую зону. Каждый раз, как я смотрел вниз, она выглядела меньше и меньше. Я обратил на это внимание большого человека.

- Так посади нас там, пока у нас не закончилось топливо - потребовал он - Фаррар в плохом состоянии.

Я высматривал крошечный просвет в деревьях, надеясь на вдохновение. Все это очень рискованно. Я не знал, что делать.

- Ты собираешься это делать или как? - наполовину заглушенный треском коммуникатора и визгом "Газели", голос Палмера все еще мог заменить мегафон.

Время включить мозги, Мэйси. Палмера не интересовали дебаты или обсуждения. Он ждал решительности и действий.

Какой был правильный ответ? Что я должен был сделать?

Я глубоко вздохнул.

- Нет, сэр. Я не собираюсь это делать.

Затем, после паузы прозвучало:

- Я бы тоже не смог. Вези меня домой.

Я вздохнул с облегчением. Но Палмер со мной не закончил. Когда мы подходили к аэродрому, он потянулся вперед и вырубил мне двигатель.

Снова подловил...

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное