Хэллоуиновская пицца-23 (сборник) (ЛП)

Тем не менее, я всё ещё оставался ребёнком. По моим подсчётам, мне перевалило за пятнадцать и к Хэллоуину я должен был стать ещё старше, но сказал родителям, что хочу в последний раз выйти за сладостями и они либо пожалели меня, либо, быть может, даже испугались, так что не останавливали, когда я часами трудился над своим «костюмом». Если мне приходится передвигаться на колёсах, решил я, то выйду под видом танка. Из фанеры и картона я соорудил панцирь, вместе с вращающейся башенкой и подогнал его к своей тележке, так что действительно мог выбраться замаскированным под чёртов бронированный танк Второй мировой, в комплекте с намалёванными на нём Железным Крестом и свастиками. В качестве последнего штриха, танк был огнемётный. Я встроил в башенку прикуриватель и баллончик с аэрозолем.

Ничего хорошего из этого не вышло. Когда я подкатил к первому дому и завопил: «Зиг хайль! Все нахрен! Сласти или напасти!», аэрозольный баллончик взорвался и танк превратился в шаровую молнию, я поджёг чьё-то крыльцо, а потом все пытались сбить пламя ковриками и тряпками, прежде, чем я сжёг бы всю деревню дотла. Я снова завопил, на этот раз от боли, но мои крики сменились визгом и чириканьем, которых не сумело бы издать ни одно человеческое горло, и мне ответили, прямо в городке, откуда-то поверх крыш и я начал понимать, что было сказано.

Как я и говорил, у меня талант к языкам.

Я вновь на некоторое время оказался на чердаке, лепечущий непонятном языком. Старейшина пришёл и снова коснулся меня сверкающим камнем.

Следует упомянуть, что в то время у меня был один-единственный друг. Мои родители — это мои родители, а Брат Азраил — мой наставник, но ближайшим моим другом был чумазый малыш Джерри или, официально, Иеровоам. Он был странным, как и я — не то, чтобы уродливым или лишившимся конечностей, но имел особый талант состоявший в том, что Джерри мог проплывать сквозь землю, как сквозь воду, так что в любое время дня и ночи, как почувствует зов, но особенно на определённых празднествах, он нырял в землю, не задыхаясь и беседовал с нашими усопшими предками или прочими, кто там лежал. Иногда он поднимал мертвецов или костяных тварей, похожих на звериные скелеты, чтобы мы могли ехать на них в места поклонения и жертвоприношения. В результате Джерри всегда оставался чумазым; даже, когда пытался отмыться, ему никогда не удавалось это полностью; и он чувствовал мёртвых под землей всякий раз, когда касался её голой кожей, оттого и ходил босиком большую часть года, кроме сильных холодов. Его одежда тоже выглядела ни к чёрту, поэтому иногда он являлся в школу босой, измазанный в грязи и почти голый, но это был всего-навсего Джерри.

Это он рассказывал мне, что происходит в деревне, весь год, что я проторчал на чердаке. Кое-что про учителя, который явился из внешнего мира, попытался изменить обычаи и умер. Я считал это забавным. Джерри считал это печальным. Что ж, он младше меня. Думаю, невзирая на всё, он не додумался до такой вещи — нет никакой морали. Нет ни добра, ни зла.

И, всё-таки, он был мне другом, пусть даже под конец и предал меня, если это сделал он.

* * *

Это случилось во Время Падающих Листьев, снова именно тогда. Такие вещи случаются в определённые времена, потому что циклы описывают круг и врата открываются.

Я был на чердаке. Меня уже не запирали там, но я полюбил это место. Лишь потому, что мои чувства начали меняться, становясь тоньше, я услышал очень тихие шаги по ступеням. Похоже, что Джерри, когда он босиком, может быть почти совершенно беззвучным, но я знал, что это он, и так и оказалось. Он плавал в земле. Несмотря на холодное время года на нём были лишь изгвазданные обрезанные джинсы. Джерри был покрыт грязью, но его лицо прочерчивали слёзы.

Он встал на верхней ступеньке лестницы на чердак, посмотрел на меня и тихо произнёс: — Я знаю, что ты сделал.

И, прежде, чем я смог сказать хоть что-то о листьях и приливе, и о том, что никакой морали не существует, что-то затопало, заскрежетало, схватило Джерри сзади за волосы и скинуло его, с визгом и стуком, вниз по ступеням.

Джорам. Думаю, пока Джерри плавал среди могил, он повстречал моего покойного брата и Джорам потребовал забрать его, чтобы навестить дорогого старшего братца Томми и теперь, когда это совершилось, выбросил Джерри, как опустевший конфетный фантик. Лишь я мог соперничать с Джорамом. Умершие не стареют, поэтому ему всё ещё было десять лет, но он переменился. Из одежды на нём были лишь клочья похоронного савана и он необычно двигался, потому что его кости ещё оставались сломанными, лицо было ужасающе бледным, глаза — очень странными, пальцы — длинными и тонкими, как заострённые палки.

Он закричал на меня, не словами, но чириканьем и я понял, как он ненавидел меня, как гневался на то, что я украл его роль в будущем среди звёзд.

Нет никакой морали. Нет ни добра, ни зла. Мы делаем то, что делаем.