Хельмова дюжина красавиц. Ведьмаки и колдовки

 — Рыжие… конечно, рыжие… выведем новую породу… повышенной яйценоскости… назовем твоим именем…

 — Папа, ты что несешь?! — Богуславе странно было видеть папеньку таким. Куда подевался прежний князь Ястрежемский, который навряд ли стал бы о курах и повышенной яйценоскости думать. А может, Агнешка и с ним чего сотворила?

 К слову о ней…

 — Ты развелся, надеюсь?

 — Овдовел, — признался папенька, потупившись. — Ты уж прости, деточка… не верил тебе… околдовала, глаза застила…

 Ага, только не волшбой, а бюстом своим и еще кое-чем, о чем приличным девицам знать не полагается.

 — Хорошо, — сказала Богуслава, глаза прикрывая. Дневной свет причинял ей боль, но она терпела, поскольку заяви о том сестре-милосерднице, враз лечить станут.

 А лечение у них одно — молитвы в неумеренных дозах.

 Нет уж, Богуслава как-нибудь сама управится, без молитв…

 — Что хорошего? — не понял папенька.

 — Хорошо, что овдовел… а то я бы ее, и потом на каторгу. Мне на каторгу неохота… — это Богуслава сказала искренне.

 — А куда охота?

 Папенька подвинулся ближе и в глаза заглянул, этак, заискивающе.

 — Замуж, — решилась Богуслава, понимая, что еще немного и драгоценного своего батюшку огреет молитвенником по лысине. Глядишь, святое слово и усвоится.

 Благости опять же прибудет.

 — Так… Славушка, — папенька смутился и кончик носа у него покраснел.

 Ручки трет.

 Озирается воровато… и чем больше этаких, нехарактерных для папенькиного вспыльчивого норову признаков Богуслава находила, тем сильнее преисполнялась нехороших предчувствий.

 — Не возьмут тебя замуж, Славушка, — наконец, признался он.

 — Это почему же?

 — Так ведь… одержимая… и слух пошел, будто бы разумом повредилась… и что демон с тобой сотворил… всякое, — у папеньки покраснел не только нос, но и уши. Волнение ли было тому причиной, или же просто жара — а месяц выдался до отвращения душным, пыльным — но князь Ястрежемский сильно потел. — Сама понимаешь…

 — Понимаю, — медленно произнесла Богуслава.

 Значит, папенькин деловой партнер, вещавший о неземной своей любови, передумал… и не только он, выходит… и оно понятно, кому охота одержимую под венец вести… боятся…

 И правильно.

 Пустота внутри Богуславы не исчезла, да и не исчезнет, с сей данностью надо смириться, она и смирилась почти что, но лишь испытывала глухую обиду на все человечество, на несправедливость… разве она, Богуслава, заслужила этакое?

 — И какие варианты? — поинтересовалась она, покусывая губу, чтобы не разрыдаться.

 — Так… я же сказал, Славушка… поместье… лошади… годик-другой, пока слухи поутихнут… а там, глядишь, и поутихнут…

 Годик-другой?

 Что ж… почему бы и нет… Богуслава как-нибудь да выдержит.

 — Или же… — папенька вновь замялся. — Сестры говорят, что будут рады дать тебе приют… если ты пожелаешь от мира отречься… подумай, Богуславушка.

 И взгляд отвел.

 Понятно.

 Отречься. Уйти в монастырь. Папенька, небось, не пожалел бы и половины состояния, потому как одно дело — дочь, которая демона в душу и тело пустило, и другое — монахиня…

 …и выбрал бы обитель посолидней.

 …а сам, небось, новую женушку нашел бы, из тех, которые попроще…

 — Нет, — жестко ответила Богуслава. — В монастырь я точно не пойду.

 Папенька вздохнул, но настаивать не посмел.

 Взгляд его скользнул по белоснежным астрам, которые при храмовой лечебнице цвели пышно, в огромных количествах.

 — Подождем, — вынесла решение Богуслава. — А там…

 — Тадеуш Вевельский предлагает сделку, — папенька дотянулся до астры, спугнув толстого шмеля, который взвился с громким гудением. Омерзительный этот звук ввинчивался в виски, раздражая невероятно. — Его сынок свободен…

 — Который?

 — Лихослав… — папенька поморщился. — Правда, титул ему не наследовать, и тут я Тадеуша понимаю… все ж таки волкодлак… но как партия…

 — И сколько просит?

 — Пять миллионов.

 — Сколько?! — Богуслава сама возмутилась, хотя, конечно, полагала папенькино имущество своим, даром, что единственная наследница.

 Пока единственная.

 — Пять миллионов, Славушка…

 Половина состояния, да, определенно, монастырь обошелся бы дешевле.

 — Хорошо, — Богуслава закрыла глаза. — Но не Лихослав… кто там следующим в списках идет?

 Папенька усмехнулся. Кажется, он сам думал над этим вопросом, и следовало признать, что мысли его были созвучны Богуславиным.

 — Велеслав.

 — Велеслав… не помню…

 — Ты его видела, при гвардейцах подвизается… ничего особенного.

 — Оно и к лучшему, если ничего особенного, — Богуслава широко зевнула: все-таки сказывалось истощение. — Скажи князю Вевельскому, что я согласна выйти замуж. Но за князя.

 — Думаешь, согласится?

 — Если ему нужны деньги, то согласится…

 …в конце концов, с замужней спрос меньше. И будущую княгиню Вевельскую в свете примут куда более снисходительно, нежели оступившуюся княжну Ястрежемску. А монастырю надобно будет пожертвовать… в пару-тройку приютов заглянуть, но так, чтоб об этом в газетах написали…

 …интервью дать…

 …покаяться прилюдно, мол, оступилась… от великой любви к Себастьяну Вевельскому… да, приворожить желала, девичья глупость, которая дорого вышла… и вообще, кто ж знал, что он такой скотиной окажется?

 Раскаявшихся жалеют.

 А девиц с несчастной влюбленностью — тем паче…