Хельмова дюжина красавиц

…как она там, одна и с шанежками?

Управится ли?

Аполлон вздохнул, скучая сразу и по маменьке, и по шанежкам… и Евдокия, сунув кончик косы в рот, ответила таким же тяжким вздохом.

…ей думалось вовсе не о шанежках, но о мухах, кучах, Лихославе, который уперто не шел из головы, пяти сребнях, прихваченных исключительно из урожденной вредности, Аленке…

Лютике…

…и где они ходят? Поезд вздрогнул всем телом, и загудел, предупреждая, что вынужденная остановка подходит к концу.

— Дуся, а мы… — Аленка открыла дверь и замерла, воззарившись на Аполлона, который, следовало признать, представлял собой картину удивительную. Он сидел, уставившись в окно, и в пустом его взгляде читалась нечеловеческая просто тоска… губы Аполлона шевелились, но благо, с них не слетало ни звука… пухлые щеки расцвели красными пятнами… а щепкой от съеденного петушка Аполлон ковырялся в ухе.

— Гм, — задумчиво произнес Лютик.

И в эту минуту Аполлон обернулся. Взгляд его, зацепившийся за Лютика, медленно обретал подобие осмысленности. Рот приоткрывался, а подбородок вдруг задрожал часто, нервно.

— Не-не-нелюдь! — взвизгнул Аполлон неожиданно тонким голосом. — Дуся, не-не-нелюдь!

— Эльф, Поля. Просто эльф.

Евдокия вздохнула.

— Нелюдь! — Аполлон, справившись с приступом паники, поднялся. — Туточки люди приличные едуть, а они…

— Поля, — на сей раз Евдокия не стала ограничивать себя в желаниях и, дотянувшись, пнула несостоявшегося жениха. Он тоненько взвизгнул и коленку потер, уставившись на Евдокию с укоризною. Пускай смотрит. Ей вот полегчало. И вообще раньше надо было пнуть. — Во-первых, едет здесь как раз он… и моя сестра. Во-вторых, эльфы к нелюди не относятся…

— Да?

Он тер коленку и носом шмыгал, готовясь расплакаться. Останавливало лишь то, что никто не спешил выразить сочувствие. Злые, равнодушные люди… а ведь синец останется. У Аполлона с рождения кожа нежная…

— Да, Поля… а в-третьих, тебе пора…

— Куда?

— Туда, Поля, — Евдокия указала на дверь. — Туда…

— Но… он… он… а он тут… с тобой… он…

— Он тут, — согласилась Евдокия. — Со мной. Он мой отчим.

— Нелюдь?

— Эльф.

— А мама говорит, что все эльфы — нелюди! — привел Аполлон веский с его точки зрения аргумент. — Их вешать надо. На столбах.

— Ваша мама, — Лютик улыбнулся, умел он улыбаться так, что людям с куда более крепкими нервами становилось не по себе, — верно, очень мудрая женщина…

— Ага!

— …и ума у нее палата… однако, видите ли, любезный…

— Аполлон, — подсказала Евдокия, сжимая виски ладонями. Голова гудела и раскалывалась, и эта боль уже не отступит перед чарами Аленки.

— Любезный Аполлон, королевский совет в данном вопросе придерживается мнения иного. И оттого у эльфов с людьми равные права.

Лютик взял Аполлона под руку, и тот, завороженный плавной мягкой речью, не возмутился, только пробормотал:

— Мама говорит, что в Совете одни воры сидят!

— Несомненно, это мнение в чем-то соответствует истине… но что нам за дело до королевского совета? Мы сейчас решаем иной вопрос.

— Какой?

— Некоторой неуместности вашего здесь присутствия, — Лютик улыбался искренне. — Сами посудите. Две незамужние девицы… и мужчина, который им никак не родственник едут в одном купе… что подумают о моих дочерях?

— Что? — послушно спросил Аполлон.

— Что они — легкомысленные особы… а ведь вы не желаете им зла?

— Неа…

— И следовательно, вам надо уйти…

— Там воняет… — пожаловался Аполлон. — И коза. Я с козой не поеду!

— Конечно, — порой Евдокию поражали запасы Лютикового терпения, видевшиеся ей бездонными, и нечеловеческая его невозмутимость. — Конечно, вам не стоит ехать с козой. Но мы, думаю, сумеем договориться о том, чтобы вам предоставили отдельное купе…

Зная Лютика, Евдокия не усомнилась, что купе найдется и будет расположено в другом конце вагона. Она выдохнула и смежила веки, позволяя Аленке сесть рядом…

— Совсем достал, да?

Евдокия кивнула.

— Ничего… потерпи… скоро уже приедем… а я принца видела, представляешь? Он в Познаньск возвращается к конкурсу…

…ее голос, нежный, журчащий, проникал сквозь боль и грохот колес, успокаивая.

До Познаньска оставались сутки ходу.

Глава 6 О женском коварстве, мужской изобретательности и жизненных планах панночки Богуславы Ястрежемской

Панночка Богуслава Ястрежемска изволили пребывать в дурном настроении, что уже успела ощутить и камеристка, и горничная, заплетавшая панночке косы.

— Дура, — рявкнула Богуслава, когда неуклюжая девка дернула гребень, выдирая длинный медный волос. — Вон пошла!

— Но панночка…

— Вон!

И гребнем швырнула в спину.

Села. Сдавила голову тонкими пальчиками, закрыла глаза да так и сидела, самой казалось, что целую вечность, но нет, на старинных и уродливых каминных часах, кои папенька отказывался убрать, проявляя редкостное упрямство, едва ли десять минут минуло.

А все он!

— Сволочь! — Богуслава швырнула в запертую дверь щетку для волос.

Не полегчало. И следом за щеткой отправилась пудреница, которая от столкновения раскрылась, обдав дверь, и пушистый ковер облаком белой пудры.