К пяти вечера мы закончили съемки и стали собираться в обратный путь. Ко мне подошел офицер и попросил отойти в сторонку. Как оказалось, он проникся нежными чувствами к одной из моих девушек, блондинке ростом примерно пять футов десять дюймов, с очень красивым ртом. Ее волосы были заплетены в толстую косу, уложенную вокруг головы (мне нравится эта прическа, и я время от времени ее фотографирую), и она выглядела великолепно. Офицер попросил меня снять ее обнаженной на лошади в одном из помещений для зимней выездки. Он заверил меня, что мы будем абсолютно одни и нам никто не помешает.
Я обратился к девушке. Неожиданное предложение позабавило ее, и она согласилась. Я в общем-то был благодарен этому офицеру за полет фантазии. Мы выделили час для дополнительной работы, но, когда все было готово для съемок, внезапно приехал генерал, пожелавший посмотреть, как идет дело. Офицер снова подозвал меня и тихо сказал, что ничего не выйдет. Какая жалость! Мог бы получиться потрясающий снимок.
Ширак, 1981 В 1981 году рекламное агентство, проводившее первую предвыборную кампанию будущего президента Жака Ширака, предложило мне сделать его портрет для агитационных плакатов. В то время Ширак был мэром Парижа. Он очень любезно разговаривал со мной. Я попросил его сменить голубую рубашку на белую, в которой он, по моему мнению, должен был выглядеть элегантнее, но он возражал. Я продолжал настаивать, и в конце концов он уступил моим требованиям. На его столе была настольная лампа, которая мне тоже не понравилась. Я ухватился за нее и попытался сдвинуть с места; несколько раз дергал изо всех сил, а Ширак недоуменно взирал на происходящее, пока я не понял, что лампа привинчена. Впоследствии я узнал, что мадам Ширак якобы заявила: «Я не узнаю своего Жака на этой фотографии», и для предвыборной кампании был выбран другой снимок, не такой хороший, как мой.
Работа на кресле-каталке, 1981
В 1981 году мои модели, выполняя творческий замысел, с огромной скоростью маршировали и бегали по парижским улицам. Я хорошо помню день в Трокадеро, моем излюбленном месте, когда мы все бегом спускались вниз по склону, и меня дважды выбросило из кресла-каталки, из которой я вел съемку. Впрочем, это не остановило меня; в конце концов, я платил за прокат этого кресла в течение шести месяцев.
Париж, 1981
Ближайшие окрестности для меня всегда обладают большей таинственностью и притягательностью, чем какое-нибудь отдаленное место. Сейчас, когда я живу в двух шагах от Люксембургского сада, я провожу там много времени, делаю фотографии или просто бесцельно брожу вокруг, наблюдая за людьми. Каждый уголок кажется знакомым и восхитительным.
Однажды, когда мы с Джун гуляли в парке, мне внезапно захотелось помочиться. Я направился к своему любимому писсуару, расположенному лишь в нескольких метрах от пешеходной дорожки. Над невысокой стеной писсуара, у которой мужчины справляют нужду, видны их головы, а вдоль стены постоянно бежит ручеек, который уносит отбросы. Когда я облегчался, то оглянулся через стену и увидел, что Джун смотрит на меня и спокойно ждет, когда я закончу свои дела. Люди равнодушно проходили мимо, ничто не нарушало идиллическую обстановку – где еще такое возможно, кроме Франции? Я сказал Джун: «Я просто обязан сделать здесь снимок для модного журнала. Как удивительно видеть роскошно одетую женщину, ждущую своего спутника и наблюдающую за ним точно так же, как это делала ты!»
Через несколько месяцев, во время одной из наших прогулок, мы миновали большую оранжерею, куда уносят пальмы в кадках, когда на улице становится холодно. Там сидели люди, принимавшие солнечные ванны; это самое укромное место в Люксембургском саду. Среди них была женщина около пятидесяти лет, с зонтиком, затенявшим лицо. Она была в черном сшитом на заказ костюме с плотно облегающей юбкой, без чулок, но в высоких черных кожаных сапогах. Ноги она расставила в стороны. Когда мы проходили мимо, я окинул ее взглядом с головы до ног и не поверил собственным глазам: под юбкой на ней ничего не было, а полулежала в такой позе, что можно было видеть все до малейшей детали. Примерно через пятьдесят метров я пришел в себя и сообщил Джун о том, что видел.
«Ты все это выдумал, – заявила она. – Это плод твоего нездорового воображения». – «Хорошо, – сказал я. – Давай вернемся и проверим».
Мы повернулись и пошли обратно. Картина оставалась точно такой же, во всех подробностях. Джун хотела, чтобы я сбегал за фотокамерой, но я не стал этого делать. Я не репортер. Тем не менее я сохранил этот образ в своей памяти и когда-нибудь воспроизведу его на постановочной фотографии.