Хемингуэй

Выглядит все это ужасно, но вот в чем загвоздка: во-первых, донесение ФБР было отослано 13 января, то есть не до того, как Хемингуэю и его жене предложили ЭСТ, а после, когда сеансы уже давно проводились. Во-вторых, Роум не обсуждает с агентом ФБР медицинские вопросы. Он лишь испрашивает разрешение «сообщить Хемингуэю, что его пребывание в клинике под чужим именем и без документов не создаст ему проблем с ФБР». 24 января пришел ответ из главного офиса: проблем нет, пусть Роум передаст это пациенту. Хемингуэй, панически боявшийся, что совершил какие-либо, как он написал (еще до применения ЭСТ) в своем меморандуме, «правонарушения и преступления», мучился тем, что живет под именем Сэвирса, то есть, как ему казалось, незаконно. Сообщение Роума о том, что его «простили», не могло, как утверждает Мейерс, «усилить его тревогу»: он мог, конечно, счесть ответ из Бюро притворством, но если бы Роум не сообщил ответа вовсе или отказался передать агенту его просьбу, то уж конечно он тревожился бы не меньше, а еще больше. Вот и все — но, как говорится, было бы к чему прибавить… Уилсон, полностью игнорируя факты, утверждает, что Хемингуэй был здоров как бык и никогда в жизни не заикался о самоубийстве, а значит, агенты ФБР действительно его преследовали и убили. Поклонникам «теории заговоров» легче жить — у них на все есть простые объяснения. Сложная и путаная душа человека для них не существует.

Но разве не могло быть так: у Хемингуэя было психическое расстройство, и в частности симптомы паранойи, то есть ему казалось, что за ним следят, — но при этом за ним и вправду следили и приказали Роуму его уничтожить или, по крайней мере, разрушить его психику? Все, конечно, может быть, коли не доказано обратного. Мы даже можем подкинуть Уилсону информацию, которой он не располагал: по утверждению Боровика, Хемингуэй собирался в СССР, об этом писали советские газеты, Гувер узнал и решил не допустить поездки: вдруг бы Папа запросил политического убежища? Но все это спекуляции. Фактов только два: 1) врач, не учтя противопоказаний, лечил больного неправильно и 2) никто не знает, можно ли было его вылечить как-то по-другому…

Сеансы ЭСТ проводились в конце декабря — начале января. Врачам и пациенту казалось, что все в порядке. Были побочные симптомы — легкая головная боль, частичная потеря памяти, но это никого тогда не насторожило. Больной вел себя спокойно, был дружелюбен, настроение у него поднялось. Если до начала сеансов к нему не пускали посетителей и не передавали писем (может, конечно, и потому, что ФБР так распорядилось, но более очевидна другая причина: официально никакого Хемингуэя в клинике не было), то теперь врачи решили, что можно: письма хлынули потоком. С доктором Баттом он завел приятельские отношения, бывал у него в гостях, там же с Мэри встретил Рождество, с сыном доктора, подростком, стрелял голубей.

Третьего января Эйзенхауэр объявил о разрыве отношений с Кубой. Это был его последний шаг: 18 ноября 1960 года Америка выбрала Джона Кеннеди, единственного после Теодора Рузвельта президента, о котором Хемингуэй хорошо отзывался и, по словам очевидцев, возлагал на него громадные надежды. 12 января он получил приглашение на инаугурацию (19–20 января), был очень растроган, продиктовал ответное письмо: не сможет присутствовать из-за болезни, но желает чете Кеннеди успехов во всех начинаниях. В середине января прилетел Хотчнер: они гуляли, Хемингуэй казался оживленным, вел активную переписку (диктовал медсестре), ни о каких преследованиях и страхах не говорил, собирался, вернувшись домой, начать работать. И тут — удар: он узнал, что у Гари Купера рак. Хотчнер: «Он посмотрел на меня так, словно его предали».

Тем не менее все сочли, что лечение прошло успешно (с гипертонией тоже справились), выписка должна была состояться 15–16 января, но пришлось отложить из-за простуды. Приехала Мэри — с ней смотрели инаугурацию. 20 января послал Кеннеди второе письмо: «Наблюдая инаугурацию по телевизору здесь, в Рочестере, мы были очень счастливы, полны надежд и горды. Я уверен, что наш президент выстоит перед любыми трудностями, как выстоял в этот холодный день. Каждый день с тех пор, как я поверил в него и попытался понять все практические сложности управления государством, с которыми он может столкнуться, я восхищаюсь смелостью, с которой он преодолевает их. Это очень хорошо — иметь нашим президентом смелого человека в такие жесткие времена для нашей страны и для всего мира». (Он так и не встретится с Кеннеди; с Жаклин познакомится его вдова.)