Читаем Хемингуэй полностью

Бедность туалетов Хедли всем бросалась в глаза, так что под конец жизни ее муж счел нужным оправдываться: «Я вел себя глупо, когда ей понадобился серый цигейковый жакет, но, когда она купила его, он мне очень понравился. Я вел себя глупо и в других случаях. Но все это было следствием борьбы с бедностью, которую можно победить, только если не тратить денег. <…> Но дело в том, что мы вовсе не считали себя бедными. Мы просто не желали мириться с этой мыслью. Мы причисляли себя к избранным, а те, на кого мы смотрели сверху вниз и кому с полным основанием не доверяли, были богатыми. Мне казалось вполне естественным носить для тепла свитер вместо нижней рубашки. Странным это казалось только богатым. Мы хорошо и недорого ели, хорошо и недорого пили и хорошо спали, и нам было тепло вместе, и мы любили друг друга». (Денег, как автор пояснял, не было потому, что он проигрывался на скачках.)

Хедли писала, что ее молодой муж был необыкновенно обаятелен — «мужчины любили его, женщины любили его, дети любили его, даже собаки любили его». Действительно, обаяние Эрнеста отмечали все, но многие скоро разочаровывались. Дональд Стюарт: «В один миг он проникался к вам любовью, в другой — чувствовал себя обязанным проявлять к вам что-то вроде любви или дружбы, а потом ему хотелось вас убить, когда вы приближались к чему-то, что он оберегал. Он разрушал одну за другой все дружбы, которые у него были». Китти Кэннелл не нравился Эрнест, и не только потому, что «держит жену под каблуком» — он, по ее словам, «в хорошем настроении напоминал маленького мальчика», но «в нем чувствовалось что-то злое». Неприязнь была взаимна: в парижских набросках Хемингуэя, не вошедших в «Праздник», есть немало о «жирной и тупой» Китти. Она предупредила Леба, что Хемингуэй «способен обратить свою злобу и злой язык против друзей» — тот не поверил, а зря. Другая девушка, Дженет Флэннер, вспоминала, что у Эрнеста были «прекрасные темные глаза, в которых не было ничего латинского — а мужчинам его глаза казались латинскими» (то есть хитрыми, в отличие от честных американских). Джон Гласско, канадский литератор, описал эти же глаза как «маленькие и проницательные, как у политика». Художник Аллен Тейт: «Хемингуэй был красив и его обаяние проявлялось даже в худших его поступках; я тогда еще не знал, что он был законченным сукиным сыном…»

Нравился женщинам, не нравился мужчинам? А как же Китти? Если проанализировать все дружбы и «недружбы» Хемингуэя парижского периода, получается следующее. «Хорошим» он казался: а) немолодым женщинам; б) молодым одиноким женщинам; в) мужчинам, которые были значительно старше и относились к нему по-отцовски, или были больны, физически слабы. «Плохим» — а) здоровым мужчинам-ровесникам и б) их женам и подругам. Сам он соответственно был мил, мягок и доверчив в общении с первыми (хотя за глаза и над ними издевался) и ощетинивался перед вторыми. Схема простая: в здоровых «самцах» видел соперников и самоутверждался за их счет перед их «самками», а с теми, в ком соперника не чувствовал, позволял себе расслабиться.

Но из правила есть немало исключений — Дорман-Смит, например, или Эван Шипмен, американский поэт, юноша на пять лет моложе Хемингуэя, один из немногих, с кем тот никогда не ссорился; человек заботливый, дружелюбный, по-женски нежный (обожал и умел возиться с чужими детьми, в том числе с маленькими Хемингуэями), в то же время стопроцентно мужественный (в понимании Эрнеста): увлекался спортом, скачками, рыбалкой и запойно пил. Хемингуэй прощал ему даже ненависть к корриде (Шипмен не мог видеть страданий животных) и ни разу не высказал сомнений в его «мужчинстве». Почему? Прибавим к Шипмену Морли Каллагана, и получится новая закономерность: с мужчинами, которые были еще младше, чем он, и принимали покровительство — «сынки» или «братишки», — тоже можно было ладить. Но Дорман-Смит, бывший четырьмя годами старше Хемингуэя, не укладывается и в эту схему. Да, потому что он не имел отношения к искусству, то есть опять-таки не был соперником. Отношения Хемингуэя с людьми, не принадлежащими к интеллигенции, будут складываться совсем по-другому.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Отто Шмидт
Отто Шмидт

Знаменитый полярник, директор Арктического института, талантливый руководитель легендарной экспедиции на «Челюскине», обеспечивший спасение людей после гибели судна и их выживание в беспрецедентно сложных условиях ледового дрейфа… Отто Юльевич Шмидт – поистине человек-символ, олицетворение несгибаемого мужества целых поколений российских землепроходцев и лучших традиций отечественной науки, образ идеального ученого – безукоризненно честного перед собой и своими коллегами, перед темой своих исследований. В новой книге почетного полярника, доктора географических наук Владислава Сергеевича Корякина, которую «Вече» издает совместно с Русским географическим обществом, жизнеописание выдающегося ученого и путешественника представлено исключительно полно. Академик Гурий Иванович Марчук в предисловии к книге напоминает, что О.Ю. Шмидт был первопроходцем не только на просторах северных морей, но и в такой «кабинетной» науке, как математика, – еще до начала его арктической эпопеи, – а впоследствии и в геофизике. Послесловие, написанное доктором исторических наук Сигурдом Оттовичем Шмидтом, сыном ученого, подчеркивает столь необычную для нашего времени энциклопедичность его познаний и многогранной деятельности, уникальность самой его личности, ярко и индивидуально проявившей себя в трудный и героический период отечественной истории.

Владислав Сергеевич Корякин

Биографии и Мемуары