Хемлок, или яды

Она вспомнила дядюшку Фреда, который никогда не наблюдал часов. Иннндхия... Фантасмагория. Дядя Фред смотрел на все сквозь пахучий дым из своей трубки - дворцы из розовой молассы, мраморные фонтаны... Августа тоже слышала речи и гул голосов, словно сквозь какую-то пелену. Отпив чая, она пошевелила пальцами на скатерти, ногой под столом.

Тощая нога неестественно изгибалась, и на плюсне, прикрытой большой квадратной пряжкой, явственно проступали жилки. Стальная пряжка с зеркальными пирамидальными гранями, доходившая до подъема ноги, спускалась к союзке туфли-лодочки из красновато-коричневой кожи с бронзово-пурпурным отливом. Пятка выгибалась с неожиданной чрезмерностью, после чего переходила в прямую линию и становилась вогнутой - как у туфелек рококо, а затем, словно раскаявшись и внезапно опомнившись, искривлялась назад, касаясь пола и напоминая в профиль вопросительный знак. Поднимаясь вдоль хрупкой, худосочной, как у ребенка, а потому волнующей лодыжки, взгляд вскоре натыкался на двойную ниспадавшую юбку из шифона табачного цвета, сквозь который просвечивало персиковое шелковое белье - так первые заморозки приглушают яркость лепестков. Далее - прослойка камчатной скатерти, пара перчаток на краю стола, свесивших языки над полом, и, наконец, запястья, овеянные дыханием того же табачного шифона, загадочное четырехугольное декольте и повернутая голова.

Проходя под балюстрадой, лейтенант Генри Ловелл Уильям Кларк из Индийской медицинской службы замедлил шаг, чтобы получше рассмотреть ступню, лодыжку, юбку и неожиданно повернувшееся к нему компактное круглое личико в тени огромной полупрозрачной шляпы, украшенной шелковыми розовыми розами.

—Какое сегодня число? - рассеянно спросил слуга боя, расставлявшего чашки на подносе.

—Тринадцатый лунный день, - ответил тот.

Небесное чудище сначала пожирало луну, а затем мало-помалу ее изрыгало, после чего преследовало дальше, чтобы снова сожрать. Оно уже проглотило зимнюю, летнюю и муссонную луны. Всю ночь по крыше с металлическим грохотом барабанил дождь, сплетавший завесу из толстых канатов и журчавший в оврагах. К утру зловоние сточных вод стало нестерпимым и, достигнув апогея, мгновенно рассеялось, словно сыграв свою роль до конца.

Августа проснулась, чиркнула спичкой и, взглянув на часы, поняла, что пора вставать. Она вспомнила сон, который видела еще в Лондоне: теперь он приснился ей вновь, пусть и с некоторыми отличиями. Августа вошла в большую комнату с множеством смятых постелей. Постели были старинные: отчетливо виднелись пологи, балдахины, перевернутые подушки и даже стенные обои над изголовьями кроватей. На обоях изображалась растительность, которая вскоре развернулась лиственным пейзажем, а каждая из кроватей оказалась фигурой, лежавшей на перроне вокзала - распростертой мраморной скульптурой под балдахином с могольской башенкой. Августе захотелось убежать, но, повинуясь загадочному устройству комнаты, усыпальница закрылась деревянной дверью, чья защелка чуть не впилась Августе в запястье, и в сумраке засаженного деревьями вокзала угадывались тайком подстерегавшие силуэты. Она заметила, что дверь заперта на очень древние, огромные засовы типично индийской формы. Августа отодвинула эти запоры, которые скользнули в железных скобах, и собралась наконец выйти наружу, но кто-то демонстративно задвинул засовы обратно - она заметила только руку. Внезапно проснувшись в холодном поту, Августа задумалась над тем, что же означали эти видения и не ошибалась ли Глэдис Гамильтон, считая их бессмысленными миражами?

Выйдя в сад, Августа Фулхэм увидела, что мир преобразился: небосвод высоко поднялся над деревьями, а чистый свежий воздух предвещал осень. Скоро прибудут рождественские каталоги. Скоро все заполонят мириады невесть откуда взявшихся зеленых мух - упертых, взбудораженных, садящихся везде и всюду. Скоро дом'a затянет дымным шлейфом от костров. И скоро Августа внесет последний платеж за пряжку.

Осенний ветер быстро высушил дороги и тропинки, леса приобрели сиреневый оттенок. Августа возобновила прогулки верхом на слоне, и поскольку она никогда не звала с собой других мемсахиб, те постоянно шушукались с понимающим видом. За ней следили, но ничего не обнаруживали - разве что очередной приступ нервного возбуждения.

Слон размахивал хоботом, обрывал на ходу листву и переходил вброд наллы [232], забрызгивая наездницу грязью.

—Что там наверху? - спросила Августа.

—Храм Шилы-Деви [233], мемсахиб, - ответил махут и неопределенно махнул рукой, словно предупреждая об опасности.

Августа еще не знала, кто такая эта Шила-Деви, величаемая также Мумба-Деви, Кали-Мата, Кали-Дурга: имен у нее было столько же, сколько рук, и ей ежедневно приносили в жертву черную козу.